– Да я ничего и не придумываю. Он просто не хочет со мной говорить, и все!
– Обиделся, что ли! Ах ты горе какое! Да и хрен с ним, вальдшнепом облезлым!
Голос Мишки зазвенел от ярости:
– А ты небось уже вся извелась от чувства вины? Конечно, вместо того чтобы тетешкаться с мальчиком Антошей, помчалась спасать сестру! На целый месяц бросила одного! Зайку бросила хозяйка!
– Мишка!
– Что?!
– Хватит разоряться. Я все понимаю. Обещаю, что сама звонить ему не буду.
– Ха! Ха! Ха!
– Не веришь? Клянусь… чем хочешь! Позвонит – отвечу, конечно!
– Через три дня! Обещай! Через три дня и то как бы нехотя!
– Так круто у меня не получится, наверное.
– А ты попробуй! Когда-то надо начинать! Обещай мне!
– Ну хорошо. Я постараюсь.
– Смотри. Я записал на диктофон. Если обманешь, подам в суд. Товарищеский.
Тут Лига спохватилась, что так и не узнала конец истории с бывшей женой. Мишка с удовольствием рассказал, что Звягинцев сдержал слово. Его ребята все сделали без шума и пыли. Отморозков приструнили, а бывшую жену напугали так, что она быстренько собралась и отправилась к маме в Тюменскую область.
– Я твоему полковнику через Мальцева передал большую человеческую благодарность. Не знаешь, он виски пьет?
– Не знаю, но не уверена, что это уместно.
– Всегда уместно. Я ж с ним пить не собираюсь, я просто подарю настоящий шотландский виски. Что скажешь?
– Это без меня, ладно, Миш?
– А ты чем в латышской деревне, собственно, заниматься собираешься?
Лига открыла рот, чтобы ответить, и тут с ужасом вспомнила, что сегодня у нее первый рабочий день в отеле Межотненского дворца. Она скосила глаза на будильник, который догадалась вчера поставить поближе, на стул. Ничего себе, уже семь! Выходит, она почти десять часов спьяну проспала?
– Мишка, все, не могу больше говорить! – завопила она в трубку.
– Диарея, что ли, настигла? – испугался лучший друг.
– Да! Я позвоню! Пока!
Она бросила телефон на кровать и помчалась приводить себя в порядок, если это, конечно, возможно после вчерашних возлияний. Душ в старом доме работал сутки через трое, но сегодня ей повезло. Торопливо просушивая волосы перед зеркалом, она вспомнила, как студенты искусствоведческого факультета к юбилею университета придумали забавный проект: изобразить всех преподавателей и особенно ректорат в образе известных исторических персон. Долго думали, кто на кого похож, искали портреты знаменитых людей. Потом наряжали препода в подходящую одежду, сажали в позу человека на картине и фотографировали.
Получилось весело и неожиданно интересно. Оказалось, что декан истфака поразительно похож на Столыпина, каким его изобразил Репин, заведующая отделом кадров безумно напоминает графиню Самойлову на портрете кисти Брюллова, а помощница ректора Верочка хороша сильнее, чем кружевница на картине Тропинина. Даже слесарь Вениамин, отсутствовавший в списке и случайно встретившийся авторам проекта в коридоре, идеально вписался в портрет великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского, написанный рукой Перова. Правда, сам Вениамин остался недоволен. «Какого-то неказистого мне подобрали! – возмутился он. – Я на Льва Толстого больше похож!»
До Лиги они добрались в последнюю очередь. Наверное, ее невзрачное лицо никакую знаменитость не напоминало. Только одна девочка долго разглядывала ее, а потом зазвала в мастерскую, где они организовали съемку, долго что-то делала с волосами, во что-то такое наряжала, пудрила лицо, потом посадила перед камерой и куда-то убежала. Лига осталась сидеть, не смея пошевелиться. Девочки не было довольно долго, а затем в мастерскую ввалилась целая толпа и замерла на пороге.
– Ну? – спросила девочка.
– Струйская… – выдохнула толпа.
Потом, когда Лига увидела фотографии, она и сама поразилась сходству. Как это может быть? Прекрасная Александра Струйская с портрета Рокотова и неприметная серенькая мышка Лига Белкина оказались похожи как две капли воды. Инта, и та была изумлена, когда увидела фото.
– Ничего себе! Вы с ней как близнецы, а мы с тобой будто вообще из разных пометов! Бывает же такое! А меня можно в кого-нибудь нарядить? Кажется, я очень похожа на Клеопатру.
Лига вспомнила, с какой завистью целых два семестра смотрели на нее все молодые преподавательницы универа. Да что преподавательницы! Стильные студентки с ее факультета, и те поглядывали с удивлением: неужели Лига Павловна на самом деле может быть такой? Нежной, загадочной, притягательной.
Она досушила волосы и еще раз посмотрела на себя в зеркало. А может, им всем тогда не показалось, она и в самом деле такая? Темные глаза посмотрели в глубь себя. Как узнать, какая она на самом деле?
Впрочем, некогда раздумывать. Ее уже ждут на новой работе.
Андрис Вайс просмотрел вчерашние записи с видеокамер. Так всегда начинался его рабочий день. Ничего подозрительного обнаружено не было. Это хорошо. Вот только дядя Петерис, который приходил проверять вытяжки, камины и печи, в этот раз ушел не в десять, как обычно, а почти в полночь. Андрис позвонил ночному дежурному. Тот признался, что старик пришел уже немного поддатый, ну и заснул после работы в каморке, где хранил свои инструменты. Хватились его не сразу, растолкали и выпроводили. Вот и все происшествие.
Заступая на дежурство, Андрис всегда обходил помещения дворца, несколько раз – само здание, те несколько построек, которые относились к дворцовому комплексу, и даже парк. Другие ребята предпочитали целый день пялиться в камеры и, как ни старался начальник заставить охранников почаще проводить «визуальный осмотр местности», выходили из дежурки редко. Лишь перед приходом командира или сдачей смены пробегали разок, да и то не везде.
Шагая по распускающемуся, волшебно благоухающему парку и внимательно осматривая территорию, Андрис в сотый раз удивлялся, что на свете есть люди, абсолютно невосприимчивые к красоте. Не равнодушные, нет, а именно невосприимчивые. Они видят и даже понимают ее ценность, но она их не цепляет. Ну да, дворцы, парки, картины – это красиво, ну и что? Так же они относятся и к женщинам. Красивая? Не то слово! С такой не стыдно хоть куда выйти! А дальше? Молиться на нее, что ли?
Он вспомнил свою мать в последние месяцы перед смертью. Рак выел ей все внутренности и сделал почти бестелесной. Напичканная обезболивающими, она лежала на кровати и смотрела перед собой, ждала смерти и думала только о ней. Ни о чем другом она думать просто не могла. Андрис сидел возле ее постели сутки напролет. Боялся, что стоит ему отлучиться и она уйдет навсегда. Он сидел и смотрел на ее неподвижное лицо, нежную, еще совсем молодую кожу, мягкие бледные губы, запавшие глаза с прозрачными веками, и мать казалась ему такой же прекрасной, какой он видел ее всегда. Он не замечал следов увядания и признаков приближающейся смерти. Он видел только красоту и очень боялся ее потерять.