Таящийся у порога - читать онлайн книгу. Автор: Август Дерлет, Говард Филлипс Лавкрафт cтр.№ 45

Напротив последнего предложения Лютер, видимо будучи не в силах сдержать своего презрения, водрузил четыре восклицательных знака.

Эбнер усмехнулся и продолжил чтение.

«Зейдок Аллен божится, что видел, как Сари плыла на риф Дьявола в окружении Маршей, все обнаженные. Утверждает, что у Маршей необычно жесткая, потрескавшаяся кожа, покрытая мелкими круглыми наростами, а у некоторых вместо кожи вообще чешуя! Божится, что видел, как они гонялись за рыбинами, ловили их и поедали, разрывая на части, – совсем как морские звери!»

Ниже этой записи было подклеено письмо, написанное, несомненно, в ответ на одно из посланий Лютера Уэйтли.

«Ты спрашиваешь, кто именно распускает все эти „дурацкие“ слухи о Маршах. Но подумай сам, Лютер, как можно выделить кого-то одного или пусть даже десяток из ни много ни мало нескольких поколений таких сплетников. Согласен, что старый Зейдок Аллен не в меру болтлив и любит выпить, так что от него впору ждать всяких небылиц. Но он лишь один из многих, кто так говорит. А дело-то в том, что эти легенды – или „бредни“, как ты их называешь – разрастались на протяжении трех поколений. Стоит только взглянуть на потомков капитана Абеда, и вопрос об их источнике отпадет сам собой. Говорят, что на иных отпрысков этого семейства и посмотреть-то страшно. Бабушкины сказки? Хорошо, но как быть с рассказом доктора Джилмена? Как-то раз д-р Роули Марш слег и по сей причине был не в состоянии принять роды у одной из женщин в семействе Марш. Это вместо него сделал Джилмен, и, по его словам, плод, которым его пациентка разрешилась от бремени, меньше всего напоминал нормального младенца, рожденного женщиной от мужчины. И никому впоследствии не доводилось видеть этого самого Марша, а посему никто не знает, что же все-таки выросло из того чудовищного плода; однако мне доводилось слышать о неких странных существах, которые передвигались на двух ногах, но при этом не были людьми».

За этим пассажем следовало лаконичное, но совершенно недвусмысленное замечание, состоящее всего из двух слов: «Наказал Сари». Должно быть, эта запись была сделана в день заточения Сари Уэйтли в комнату над мельницей.

Эбнер пробежал глазами еще несколько заметок, но уже не встретил в них ни единого упоминания о Сари. Записи эти не были датированы даже днями недели и, судя по разноцветью чернил, делались в разное время, хотя и размещались все в одном абзаце.

«Много лягушек. Собираются у мельницы. Кажется, их там больше, чем в болотах вокруг Мискатоника. Не дают спать. Козодоев тоже стало больше; а может, мне это только кажется. Вчера вечером насчитал у крыльца 37 лягушек».

Подобных заметок было немало. Эбнер внимательно ознакомился со всеми из них, но так и не понял, к чему же все-таки клонил его дед. Лягушки… рыба… туманы… их перемещения по Мискатонику… Все эти данные явно не имели отношения к загадке, связанной с тетей Сари, и Эбнер недоумевал, зачем это вдруг старику понадобилось заносить их в свою тетрадь.

После этих записей шел большой пробел, который заканчивался одной-единственной фразой:

«Эрайя был прав!»

Эбнер долго смотрел на эту жирно подчеркнутую фразу. «Эрайя был прав…» – но в чем? И что заставило Лютера прийти к такому выводу? Ведь, если судить по тетрадным записям, Эрайя и Лютер прекратили переписку задолго до того, как последний убедился в правоте своего кузена. А может быть, Эрайя написал Лютеру письмо, не дожидаясь от него ответа на свое предыдущее? Нет, решил про себя Эбнер, не стал бы Эрайя отписывать своему сумасбродному братцу, не получив прежде ответа на свое послание.

На следующих страницах Эбнер обнаружил наклеенные газетные вырезки. Их содержание как будто не имело отношения к семейной тайне, над разгадкой которой столь безуспешно бился Эбнер, но, по крайней мере, благодаря им он определил, что в течение почти двух лет дед вообще не вел никаких записей. А прерывался этот хронологический провал совершенно непонятной фразой:

«Р. опять сбежал».

Но если Лютер и Сари были единственными обитателями дома, то откуда же взялся загадочный «Р.»? Или это был Рэлса Марш, который заявился сюда с визитом? Эту версию Эбнер тут же отбросил – ибо ничто не говорило о том, что Рэлса Марш продолжал питать нежные чувства к своей кузине после ее отъезда из Инсмута; во всяком случае, ни одна из записей деда Лютера не подтверждала эту гипотезу.

Следующая фраза опять-таки была более чем странной:

«Две черепахи, одна собака, останки сурка. Бишопы – две их коровы найдены на краю пастбища на берегу Мискатоника».

Потом следовали такие данные:

«За полный месяц: 17 коров, 6 овец. Жуткие изменения; рост пропорционален кол-ву съеденного. Был З. Весьма обеспокоен слухами».

Могло ли «З.» означать «Зебулон»? Скорее всего, да, решил Эбнер. Видно, тот заходил к Лютеру в надежде услышать от него объяснения по поводу происходивших в округе загадочных событий, но ушел ни с чем; по крайней мере, в своей недавней беседе с Эбнером старик так и не смог толком объяснить ситуацию вокруг комнаты с заколоченными ставнями, ограничившись лишь намеками да недомолвками. Нет нужды говорить, что дед и не думал посвящать Зебулона в содержание своего дневника, хотя не счел нужным скрывать от него самый факт существования этих записей.

Вообще же Эбнер не мог отделаться от ощущения, что рукопись, которую он держал сейчас в руках, создавалась Лютером в качестве черновой. Дед наверняка намеревался когда-нибудь возвратиться к этим записям и оформить их в надлежащем виде; в теперешнем же своем обличье они были неряшливы и фрагментарны, а их смысл доступен только тому, кто обладал ключевой информацией, то есть только самому Лютеру Уэйтли. Стиль изложения был бесстрастен и лаконичен, однако в последних сообщениях уже явственно сквозили тревожные нотки.

«Пропала Эйда Уилкерсон. Остался след – будто ее тело тащили волоком. В Данвиче паника. Джон Сойер грозил мне кулаком – стоя на другой стороне улицы, где я не мог его достать.

Понедельник. На этот раз Ховард Уилли. Нашли только ногу, обутую в башмак!»

Ближе к концу рукописи Эбнер обнаружил, что в ней недостает многих страниц: они были вырваны рукой деда Лютера – вырваны в исступлении, с корнем, хотя ничто, казалось бы, не указывало на причину столь неожиданной ярости. Да, это мог сделать только Лютер Уэйтли: видно, почувствовав, что написал лишнее, он решил изъять из тетради факты, проливавшие свет на тайну заточения несчастной тети Сари, дабы вконец запутать того, в чьих руках окажутся эти заметки. Что ж, это ему удалось на славу, подумал Эбнер.

Он продолжил чтение уцелевших записей. В следующей фразе опять говорилось о таинственном «Р.»:

«Р. наконец-то вернулся».

И затем:

«Заколотил ставни в комнате Сари».

Последняя же запись выглядела следующим образом:

«Когда он сбросит вес, держать его на строгой диете и регулировать размеры».