– Ужасный мир, – пробурчал он, стряхивая с рукава прилипчивого жука. – Ничего не получается… О, а кто там прилип друг к другу, как алкаш к бутылке? – Мужчина пробрался к самому забору и присмотрелся. Высокая статная блондинка и странноватый юноша с синими волосами и хорошо развитой мускулатурой самозабвенно целовались. Можно даже сказать, диковато.
– Ух ты! – обрадовался тут же режиссер. – Какой страстный поцелуй! Чувственный! Дикий! Они словно высасывают друг из друга жизненную силу! Нет, просто прелестно – сколько эмоций! Огненные люди! Верю! Верю! Верю! – мысленно обращаясь к небезызвестному своему коллеге прошлого века – Станиславскому, возопил руководитель театра. – Какой накал чувств!
Ниночка и Келла восторженного «Верю!» не слышали, настолько сильно они были заняты друг другом. Нинка, еще только недавно бившая молодого человека по щекам, гладила одной рукой Келлу по лицу, по волосам, по плечам, по груди, не забывая другой вцепляться в широкую спину парня ногтями. Зачем – она не знала. Девушка не хотела причинить ему боль, она желала доказать и себе, и ему, что синеволосый музыкант – ее собственность.
Он хотел доказать обратное. И делал это то с помощью ласки, то с помощью воистину огненного напора.
Они оторвались друг от друга минут через пятнадцать. С большим трудом и явно каждый желая где-нибудь уединиться вновь.
– Попроси прощения, – дрожащим голосом произнес парень, не отпуская пальцев девушки. Если бы она искренне извинилась, он бы тоже простил ее, наплевав абсолютно на все.
– Ты попроси, – прошептала растрепанная Нинка. Келле безумно нравились ее длинные светлые волосы. И он постоянно запускал в них руки или играл с прядями.
– Ты виновата больше.
– Ты.
Он сдвинул темные брови и отпустил ее ладонь, а девушка судорожно вздохнула.
– Это твоя вина, – упрямо произнесла она, отходя на шаг назад. – Ты первый начал. Проси ты.
– Тогда, – барабанщик перешел на хриплый шепот – его голос совсем сорвался, – мы больше никогда не увидимся. Обещаю.
Нинка только кивнула ему, не осознавая, что происходит. А музыкант, на прощание прикоснувшись лбом ко лбу Ниночки, скрылся за углом.
– Я что, цыганка Рада? – вдруг произнесла вслух Журавль, вспомнив свободолюбивую героиню Горького. – Что за больное чувство гордости? Что я делаю, Nзапрещено цензуройN?
Красное солнце было окутано взрывоопасной смесью, как облаком, и они взорвались вместе. Только последствий взрыва не было видно никому, кроме Ефима и Нины.
А через полгода на экраны вышел новый романтическо-мистический фильм «Поцелуй двух огненных», который побывал в Каннах и сумел не только удивить зрителей новым взглядом на любовь, но и завоевать первое место. У режиссера, любившего подглядывать на чужих дачах, был оглушительный успех.
Позвонить Кате светловолосая девушка смогла только тогда, когда приехала домой. Она старалась быть веселой и язвительной как всегда. Перебрасывалась шутками с отцом и разговаривала с раздраженной сверх меры матерью. На самом деле же переживала первую в жизни настоящую любовь – идиотскую, отвратительную, заставляющую колотить все, что подвернется под руки, представляя, что удары достаются любимому человеку.
Она даже почти полюбила эту проклятую мяту! Стала равнодушной к его сигаретам. Привыкла к его рукам!
А он не попросил этого тупого прощения, хотя и был виноватым.
Подруга сама перезвонила мне.
– Катя, привет, – в трубке раздался голос Нинки, мрачный, словно она была не молодой девушкой, а пожилым палачом.
– Нин! Ты приехала! Ты где? – восторженно отозвалась я. – Нин, мне столько надо тебе рассказать! Где ты, давай встретимся?
– Я во дворе, около школы. Там, где мы в детстве качались на скрипучих старых рахитных качелях и мазали лавочки собачьим дерьмом.
Что правда, то правда – под предводительством Ниночки чего мы только втроем не делали.
– Ты получила мое сообщение, да? – взволнованно спросила я. – Нина, не думай, что я лгу, – это правда! Я расскажу тебе, как…
– Я верю, – перебила она меня. – И, черт возьми, приходи быстрее! Ты поняла, где я? Приходи немедленно! – обычно самоуверенный и звонкий, теперь ее голос был глухим. – Мне так надо с тобой поделиться, – прошептала она, и я испугалась – я никогда не слышала эти интонации в ее голосе.
– Я сейчас буду! Сейчас. Жди меня.
Нинка отключилась, и мне показалось, что я услышала тихий всхлип.
Я, недолго думая, бросилась к вальяжному таксисту, чтобы тот на последние деньги довез меня к нужному месту. Если Нинка плачет, значит, все совсем плохо. Она не рыдала даже тогда, когда сломала ногу, убегая в детстве от мальчишек, которым она поломала шалаш.
Мне нужно было подъехать к школе – не к той, где училась Нелли, а к другой, находящейся в минутах двадцати от дома, где учились я, Эдгар и Нина. Трехэтажная, мрачная с виду, окруженная с трех сторон едва ли не целым парком старых высоких тополей, а с четвертой прикрывающаяся огромным стадионом, мое родное учебное заведение выглядело скорее как нерадивый цех. Однако в последние годы вместе с новым директором к школе начал возвращаться более цивилизованный вид. Исчезли все матерные надписи и граффити, окна из серых сделались белыми. Их заменили наконец-то на пластиковые. Появились многочисленные клумбы и цветущие кустарники. Поговаривали даже, что хотят выкорчевать все старые деревья и на их месте построить целый спортивный комплекс с бассейном. Как можно убрать эти великолепные деревья, дающие в жару прохладную тень, а в мороз одетые в снежный наряд и радующие взгляд – как в стихотворениях Александра Пушкина, – я не знала. Среди густой, хорошо скрывающей от посторонних глаз листвы, на многочисленных полянках малышня играла в прятки, казаков-разбойников, прыгала с резиночкой или бросалась снежками, тут же ребята постарше устраивали свидания, а крутые старшеклассники – разборки. На паре таких «стрелок», модных одно время, Нинка побывала несколько раз и успешно поразбивала носы девушкам, с которыми находилась в состоянии вражды. Не зря же она долго ходила на курсы самообороны.
Теперь подруга ждала меня как раз под молодой листвой этого важного для ученического сообщества места. Там, где чьи-то добрые руки установили пару качелей. Мы с Нинкой и Иркой (в последнее время я вспоминаю ее без грусти) часами зависали на этих качелях, и никто не мог отобрать их у нас из-за грозного Журавлика.
Такси довезло меня до нужного места достаточно быстро.
Я пулей вылетела из автомобиля и быстро побежала к нашему детскому месту, думая, что лучшая подруга, должно быть, заходится от рыданий. Предательство любимого оставит шрам даже на сердце такой девушки, как она. Но я была неправа. Нинка с абсолютно прямой спиной сидела на одной из качелей – ржавой и слегка покосившейся, но недавно выкрошенной в яркий оранжевый цвет. На соседней качели сидели две девочки: второклашки или третьеклашки, и умудрялись, скрипя, качаться и играть в Барби. Нинка мрачно наблюдала за ними, скрестив ноги. Ее очередная дорогущая сумка, как в детстве, валялась на песке около столба.