* * *
Когда она спасла его впервые, всё было очень просто. Он ощущал наконечник стрелы, засевший между ребер, и знал, что умрет, но при этом не испытывал никаких чувств — ни боли, ни страха, ни сожалений о том, что скоро его бестолковая жизнь закончится и наступит время Великого шторма. Рядом был Крейн, истекающий кровью. Магус балансировал на грани обморока, и Умберто прекрасно понимал, что если они не успеют вовремя доставить капитана к целительнице, то проснется разъяренный Феникс и половина города взлетит на воздух. Его собственная жизнь в пламени этого пожара оказалась бы лишь малой искрой, одной из многих. Он был готов умереть, но пришла Эсме.
А вот во второй раз всё случилось по-другому…
Память была похожа на берег моря после шторма: кажется, он торопился на борт «Невесты ветра», хотел сообщить что-то важное Эрдану… но что именно? Умберто не мог вспомнить. Дорогу ему преградили матросы с «Утренней звезды», и один из них поинтересовался, глумливо ухмыляясь: «Что, воришка, успел перепрятать добро?»
Сбежавшие лодки, которые все считали украденными…
Джа-Джинни, поджидающий его возле входа в подводную пещеру…
«Тебя забыл спросить», — сказал Умберто, выхватывая кинжал.
Дальше была темнота.
Он открыл глаза и понял, что лежит лицом вверх на хлипком плотике, дрейфующем в густом тумане, и не может даже пальцем пошевелить. Боли не было, лишь странная тяжесть во всем теле. «Как будто воздух вдруг обрел вес», — подумал Умберто и с удивлением осознал, что не дышит.
Значит, люди Сатто и Звездочета не бросили его посреди волн, вдалеке от берега, они его просто убили, а это странное местечко и есть посмертие, уготованное Повелителем штормов одному непутевому моряку, любителю плести узлы…
Пока Умберто думал об этом, в мертвой тишине проснулись звуки: далекий плеск воды, словно где-то далеко, за обманчиво-безобидной стеной тумана резвились в волнах огромные кархадоны — играли, высоко выпрыгивая из воды, чтобы потом вновь обрушиться в море, поднимая тучи сверкающих брызг. Он вдруг отчетливо осознал, что чудовищ здесь много, и одно из них таится прямо под плотиком, готовое в любой момент расправиться с беззащитной добычей… Впрочем, разве можно умереть во второй раз?
А потом раздались шаги — кто-то шел, шлепая босыми ногами по волнам, будто по лужам после дождя.
— Дурак… — произнес знакомый голос. — Отчего ты так стремишься встретиться с Великим штормом?
— Мы с ним закадычные приятели… — ответил Умберто, с трудом ворочая языком. Каждый звук приходилось выталкивать насильно. — Но теперь он, должно быть, рассердится.
— Ещё бы! — Эсме рассмеялась. — Ему опять придется отложить встречу, потому что я здесь. Но только не говори, что спасение твоей жизни должно стать одной из моих привычек.
— Если только так мы сможем оставаться наедине… — начал он и осекся, осознав, что говорит вслух. О-о, Заступница! В этом странном месте не было никаких различий между мыслями и словами, и стоило Умберто это понять, как ему во что бы то ни стало захотелось скрыть от девушки то, что скрыть было невозможно. — Ох, прости!
Невидимая рука коснулась его лба.
— Будем считать, — сказала Эсме ровным голосом, — что я не слышала.
— Заметано. Ты не объяснишь, как я здесь оказался?
— А-а, не помнишь! Ничего удивительного. Тебя здорово отделали… и проломили череп дубинкой.
— Надо же… — медленно проговорил Умберто. При слове «дубинка» он вспомнил ещё кое-что запретное для Эсме. — Капитан все время говорил, что дубовую голову проломить невозможно…
Поздно, слишком поздно. Время обращается вспять и восемь лет пролетают за одно мгновение: вот он, тот самый проулок, где всегда поздно вечером проходил некий человек, имевший очень много врагов. Жизнь этого человека весила ровно столько же, сколько и тяжелая палка в руках пятнадцатилетнего парнишки, который замерз и устал ждать, но отказываться от задуманного не собирался.
Умберто хорошо запомнил мерзкий хлюпающий звук, раздавшийся при ударе…
— НЕТ!!!
Вновь наступила тишина — мучительная, почти невыносимая, — а потом все тот же нежный голос сказал без тени упрека:
— Казнишься? Зря. Я ведь не Великий шторм, чтобы карать за грехи.
О-о, он вовсе не наказания боялся!
— Быть может, ты Эльга? Та, которая прощает…
— Сам решай, — ответила целительница после паузы. — А теперь мне нужно привести тебя в порядок, иначе капитан здорово на нас обоих рассердится.
И Умберто погрузился в некое подобие сна, в котором смешались воедино воспоминания и мечты. Там была она — такая, какой он хотел бы её видеть, — и ещё они были вдвоем. Он чувствовал прикосновения тонких пальцев, вдыхал запах её волос и тонул в серых глазах, из которых навсегда ушла печаль. «Эй, Кристобаль! Ты ведь так и не смог заставить её улыбнуться! Значит, пламенный Феникс вовсе не всемогущ?»
Он совершенно опьянел от вседозволенности и даже перестал обращать внимание на тварь, затаившуюся в океанской бездне. Он болтал без умолку, открывая Эсме свои воспоминания, свою душу — всего себя.
Тварь наблюдала.
Тварь слушала…
* * *
— Не дергайся, — еле слышно прошептал Хаген. — У тебя такой вид, что слуги лорда Вейри сразу решат: за этим гостем нужен глаз да глаз, а то ещё украдет чего-нибудь.
— Ты так говоришь, словно был когда-то слугой…
Сквозь личину навигатора «Верной», добропорядочного купца и моряка, на мгновение проступило настоящее лицо оборотня-пересмешника. Умберто досадливо нахмурился: он все никак не мог привыкнуть к тому, что рядом с ним вовсе не Кристобаль Крейн.
— Да, я действительно был слугой несколько лет, — вдруг проговорил оборотень. — Так вжился в эту роль, что потом едва сумел вспомнить, кто я такой на самом деле. Маски, они иногда прирастают — приходится с мясом отдирать.
— А я никогда не был вором, — сказал Умберто невпопад. — Никогда не брал чужого.
Хаген с удивлением взглянул на него, но промолчал.
Комната, в которой их оставили дожидаться, пока Вейри Краффтер завершит беседу с предыдущим посетителем, была шестиугольной формы, и от непривычного обилия ломаных линий слегка кружилась голова. «Этот лорд-искусник нарочно заставляет нас сидеть тут, — подумал Умберто. — Хочет, чтобы мы вошли к нему безобидными, словно птенчики». Он искоса взглянул на Хагена: оборотень выглядел погруженным в раздумья, и его слабая улыбка могла означать что угодно.
Когда Крейн заявил, что именно Умберто должен сопровождать Хагена во время его визита к повелителю Эверры, моряк поначалу воспротивился. «Почему я? — сердито спросил он. — Разве не разумнее было бы отправиться тебе? Вы же как бы братья…» «С каких это пор ты стал решать, что разумно, а что нет? — едко поинтересовался Феникс. — Если Вейри Краффтер хочет обсудить какое-нибудь торговое дело, с ним рядом вполне может оказаться мастер-корабел, а я сегодня слишком устал, чтобы лезть на рожон!» Умберто вспомнил об утреннем разговоре и мгновенно остыл; взамен его начала терзать тревога — уж очень неожиданным было приглашение Вейри Краффтера. «Успокойся, — сказал Хаген, положив руку ему на плечо. — Тебе вообще не придется ничего делать, просто молчать с умным видом. Не могу же я пойти туда один!..»