– Совсем стемнело, – говорит Рамиро Гарсия, политкомиссар батальона. – Как бы не сбились с пути…
– Они знают, что делают, – отвечает Гамбо.
Воистину это так. Знают, потому что усвоили эту науку сначала ценой суровой муштры, а потом и собственной крови. Половина тех, из кого полтора года назад сформировали батальон, больше не значатся в его списках: шесть месяцев спустя многие остались на берегах Альфамбры, когда Кампесино – бездарный военачальник, жестокий и трусливый мужлан, которого Гамбо терпеть не может, – угробил свою 46-ю дивизию на подступах к франкистским позициям. Еще до этого батальон имени Островского доказал, чего он стоит, когда в Брунете, сломав хребет одной из лучших франкистских дивизий, стойко держался под бомбежками и артиллерийским огнем, не отступив ни на пядь, меж тем как Листер, анархисты и интербригады позорно удрали. И снова стал героем дня, отличившись под Теруэлем, когда ему довелось разгрызть крепкий орешек высоты 1.205: там было все – и сменявшие одна другую атаки по равнине, насквозь простреливаемой губительными пулеметами Легиона, и штыковой бой в траншеях, и сотни убитых и раненых в этой жуткой и дикой резне, где беспримерная, но хаотичная отвага одних наткнулась на фашистскую оборону, мастерски организованную по всем правилам военного искусства.
– О чем думаешь, майор? – спрашивает Серигот.
– Об Альфамбре.
– Ох, не напоминай… Не приведи бог опять пережить такое.
И с тех самых пор Гамбо делает все, чтобы его батальон накрепко усвоил урок Теруэля, вытвердил его назубок. Чтоб и батальон имени Островского стал шедевром военного дела – дисциплинированной надежной боевой единицей. Стальной машиной, одушевленной коммунистическими идеями. Он так и сказал своим бойцам перед переправой через Эбро, обратился прямо к ним, как обращался всякий раз, когда считал это нужным: заложил пальцы за ремень и встал перед строем, лицом к лицу с ними, не препоручая это своему комиссару. Товарищи, сказал он, вы – передовой отряд международного пролетариата. Мы с вами – не только испанцы, но и часть мировой революции, которую анархисты и прочие безответственные и безмозглые элементы торопят как только могут, однако мы, коммунисты, – люди терпеливые и знаем, что победа мировой революции невозможна, пока не будет одержана победа в этой войне. И сражаемся мы не только против Франко, но и за наших братьев, томящихся в застенках Гитлера и Муссолини, за пролетариев Англии и Франции, пока неспособных сбросить ярмо капитала, за американских негров, за преследуемых евреев. Ощетинившись штыками, мы стоим стеной, укрепленной научной истиной и разумом, меж тем как против нас – наемники или парии, которых силой гонят защищать чужое им дело. А мы – вооруженный народ, живший впроголодь и жестоко угнетенный, но скоро уже эта когорта отплатит за все и добьется победы. Итак – да здравствует Республика! Готовьтесь к бою, потому что нам снова предстоит показать, кто мы такие, чего стоим и какими станем.
Сумрак все гуще, люди и животные уже превратились в вереницу темных фигур, движущуюся меж совсем черных виноградников. Слышится хриплое ржание мула.
– Слишком много клади навьючили, – объясняет комиссар Рамиро Гарсия.
– Откуда знаешь? – спрашивает Гамбо.
– Да я ведь не родился парикмахером – вырос-то в деревне. Отец с семи лет брал меня на работу в поле… Мул – скотина исправная, выносливая, как хороший солдат. Жалуется, только когда совсем уж невтерпеж.
Кивнув, командир идет дальше. Любопытная штука эта Народная армия, думает он. И обнадеживающая. Не в пример франкистам, где почти все офицеры – представители военной касты, выходцы из кругов реакционной буржуазии, командные кадры Республиканской армии представляют самые разные слои народа, взявшегося за оружие: Рамиро Гарсия – из крестьян, капитан Серигот, единственный офицер в батальоне, служивший в армии еще до войны, был солдатом в Марокко, а потом капралом в Гражданской гвардии, а среди командиров рот, выдвинувшихся по заслугам и прошедших военное и политическое обучение, есть и кондуктор мадридского трамвая, и ученик провизора из Куэнки, и приказчик из магазина мужского белья в Кордове.
– Стой, кто идет? – слышен оклик откуда-то спереди. Темные фигуры, едва различимые в полутьме, замирают среди виноградников.
– Республика, кретин.
– Пароль!
Лязгает затвор, и люди по обе стороны тени невольно пригибаются, чтоб не получить пулю в голову. Всем сейчас приходится быть настороже. Беспечность может дорого обойтись.
– Горький играл в шахматы. Мы идем на смену…
– Разве не Бакунин?
– Нет, черт возьми, Горький.
– А-а. Ну-ну.
Они выпрямляются и идут дальше. Небо на востоке, над Кастельетсом, уже непроглядно черно. Дорога теперь круто идет вверх, виноградники редеют. Солдаты вступили уже на высоту Пепе. Гамбо шагает вперед, чувствуя вокруг присутствие многих и многих людей, – полязгивает металл, слышатся приглушенные голоса, мерцают огоньки сигарет, хоть их и пытаются спрятать в кулак. Второй батальон собирается выходить, намереваясь обогнуть городок.
– Гамбо? – спрашивает кто-то невидимый в темноте.
– Он самый.
Из мрака показывается силуэт.
– Салют. Я – Фахардо.
Это майор-ополченец, командир Второго батальона. Они с Гамбо знают и ценят друг друга.
– Руки не подаю: ко мне пакость какая-то привязалась – чешусь постоянно, – говорит Фахардо. – Чесотку где-то подхватил, не иначе.
– Да ну, брось… Пройдет.
– Ну поглядим, как пройдет… Мне приказано, как только ты появишься, выдвигаться со всеми тремя ротами. Так что здравствуй и прощай, товарищ.
– Что-нибудь нужно?
– Да нет, все в порядке. Я до рассвета должен зайти фашистам в правый фланг.
– А как дела шли до сих пор?
– Хорошо шли. Трудней всего было взять кладбище: мы потеряли капитана Курро Санчеса, командира 3-й роты. А всего – одиннадцать убитых, тридцать раненых.
– Сочувствую.
– Спасибо. Что Курро погиб – это просто черт знает что… Ты знавал его?
– Тощеватый такой, с бородкой?
– Да.
– Видел, но лично знаком не был.
– Редкостный мужик был, настоящий. Но вытянул свой жребий: осколок мины перебил ему бедренную артерию – типичная рана тореро, – и он в три минуты кровью истек… Зато эту вот высотку мы взяли легко – шесть человек ранено, убитых нет.
Гамбо оглядывает гребень высоты. Над ее черной громадой уже мерцают первые звезды.
– А что там наверху?
– Окопы не вырыть – почва больно твердая… Но мы сделали из камней нечто вроде брустверов. КП разместили за гребнем. Со штабом бригады есть телефонная связь. А вот воды поблизости нет.
– Я этим займусь.
– Сколько у тебя бойцов?