– Я понял, Иссэн-сан! У вас остался рис? А сливы?
3
«Клянусь честью самурая!»
– Дайте! Дайте мне! Скорее!
Пленник мигом пришел в себя, едва до него донесся запах вареного риса, приправленного малой толикой водорослей. За дюжину шагов учуял! Это все гаки. Голодный дух еду за десять ри[2] унюхает. На сей раз Мэмору очнулся целиком: и духом, и телом, так сказать – телом Мэмору и духом Котонэ. Первородный дух самого Мэмору гаки, похоже, затолкал куда поглубже и наружу не пускал. Это у него получалось куда лучше, чем в свое время у Иоши: когда упрямый мальчишка захватил тело жирного монаха, дух Нобу все же иногда брал верх, хоть и ненадолго.
А если б гаки еще и грамоту о фуккацу получил, как хотел…
Мэмору, конечно, мерзавец еще тот – родную мать голодом морить! Но я ему не судья. А вот гаки – это уже по нашей части. Духам мертвых, голодные они или сытые, не место среди живых.
Особенно – внутри живых.
– Дайте! Дайте!
Он забился, задергался в путах птицей, угодившей в силки. На миг мне почудилось, что крепкая веревка сейчас не выдержит: лопнет с громовым победным треском, а гаки, обезумев от голода, бросится на меня. Хорошо, если ограничится только рисом, который я ему несу!
«…с ним едва справились четверо крепких мужчин…»
«Съест ведь! Живьем съест и косточки обглодает!»
– Успокойся.
– Дайте! Скорее!
– Это я тебе несу. Тебе.
– Да! Мне!
– Тебе. Никому другому.
– Больше никому! Мне!
– Не дергайся. Рис рассыплешь.
Я присел перед ним на корточки. На удивление, разносчик сразу угомонился. Ну, да, просы̀пать, зря растранжирить вожделенную еду – что может быть хуже? От идеи кормить связанного при помощи палочек я отказался сразу. К счастью, в бездонной котомке святого Иссэна сыскалась плоская деревянная лопаточка. Уж не знаю, для чего она была нужна настоятелю, но для кормления гаки подошла отлично.
«Кормление голодных духов? – мимоходом пришло в голову. – Если так, обряд уже начался. Вот, кормлю.»
– Знаю, знаю, – приговаривал я, отправляя в ненасытный рот одержимого очередную порцию. – Есть очень хочется. Голод мучит. Вот, подкрепись, я ж не зверь, я понимаю…
Еще б я не понимал! Сам бы сейчас от риса не отказался. И от слив. Что дали, то бы и слопал.
Мэмору ел жадно, давясь и поспешно сглатывая. Как бы настоятельскую лопаточку не сгрыз! Кадык на горле одержимого дергался так, словно вознамерился прорвать тонкую кожу. Я и оглянуться не успел, как рис закончился.
– Еще! Еще еды!
Хоть бы поблагодарил для приличия. Ну да, дождешься от гаки благодарности!
– Будет, будет еще.
– Когда?!
– Скоро. Совсем скоро.
– Скорей!
– Ты только скажи мне посмертное имя Котонэ – и получишь еще.
– Имя? Какое имя?!
– Посмертное имя твоей матушки Котонэ.
– Котонэ? Так я и есть Котонэ! Давайте еду!
Дух забылся? Выдал себя? Понял, что разоблачен, и перестал притворяться?
– Нет, ты скажи мне посмертное имя. Посмертное!
Одержимый задумался. Взгляд его забегал по сторонам, словно ища подсказку. На меня гаки старательно не смотрел. Дождь шелестел и постукивал по его шляпе и зонту, который держал надо мной Широно, навевая сонливость. Вот только заснуть мне сейчас не хватало!
Я встряхнулся. Разносчик встрепенулся в ответ. От этого нашего общего содрогания что-то сместилось у меня в голове. Ручей, ива – все превратилось в театральные декорации, а происходящее сделалось комической сценкой кёген. Той самой, которой актеры потешают почтенную публику в перерыве между двумя драмами.
Впрочем, не уверен, что сценка вышла смешной.
* * *
Старуха Котонэ:
А нету у меня посмертного имени! Нету! Давайте еду!
Рэйден (в сторону):
Врешь, разумеется.
(старухе, грозя пальцем)
Я знаю, что похороны прошли по всем правилам. Был священник, читал молитвы. Он бы не провел погребальный обряд без посмертного имени.
Старуха Котонэ:
Забыла! Забыла я его, имя-то! Старая, память вся в прорехах… Пожалейте бедную старуху! Дайте поесть!
Рэйден:
Дам, обязательно дам. Я обещал – и сдержу слово. А ты постарайся вспомнить имя. Скажешь – и я накормлю тебя прямо сейчас. А потом – скоро, совсем скоро! – у тебя будет много хорошей еды.
Старуха Котонэ:
Много? Это сколько?
Рэйден:
Много.
Старуха Котонэ:
Когда будет? Почему – потом? Давайте сейчас!
Рэйден:
Ты мне называешь свое посмертное имя, а я дам тебе слив. Вкусных квашеных слив. Прямо сейчас, как только назовешь имя.
(показывает старухе сливы. В сторону, хриплым голосом):
Великий будда! Не отправить хотя бы одну себе в рот – да это труднее, чем сотню раз присесть с колодой на плечах – с той тяжеленной, что во дворе додзё сенсея Ясухиро. Может, съесть сливу у нее на глазах? Небось, сразу сговорчивей станет! Нет, нельзя. Я должен умиротворять голодного духа. А какое тут умиротворение, если у тебя на глазах твою сливу сожрали?!
Старуха Котонэ:
Мало! Всего две?!
Рэйден:
У меня есть еще.
(трясет у духа перед носом коробкой, в которой перекатываются оставшиеся сливы)
Скажешь – получишь все. А когда мы закончим, я тебя развяжу и отпущу. Получишь еще еды – и никакого наказания. Слышишь? Никакого!
Старуха Котонэ (недоверчиво):
Ссылать не будете?
Рэйден:
Если не натворишь ничего еще – не буду! Клянусь честью самурая.
(в сторону)
Слово самурая – жалкому разносчику? Голодному духу в его теле?! А что делать?
Старуха Котонэ:
Ну, я это… попробую. Вспомнить, значит. Только вы мне сперва сливу! От голода память совсем отшибло. Хорошо?
Рэйден:
Я даю тебе сливу, ты называешь имя и получаешь остальные.
Старуха Котонэ:
Две сливы! Три!
Рэйден (качает головой):