В запредельной синеве - читать онлайн книгу. Автор: Карме Риера cтр.№ 22

Отец Аменгуал ничего не сказал на это и предложил гостям рассаживаться, после чего попросил брата-привратника, сопровождавшего их, привести в келью сеньора судебного следователя по делам конфискованного святой инквизицией имущества, как только тот придет. И еще передать брату Жауме, чтобы принес куартос в шоколадной глазури ^[68], которые каждый понедельник им присылают монахини-клариски ^[69] и которыми отец Аменгуал имел удовольствие потчевать завсегдатаев тертулии.

Хронист Анжелат, не только визгливо смеющийся, но имеющий привычку беспричинно разражаться хохотом и издавать такой звук, словно тарелка разбилась о каменный пол, очень оживился – впрочем, как и всегда – при упоминании об излюбленном лакомстве: «Куартос сестер-кларисок – лучшие на острове!» Вкус их столь изыскан, что он отметил его в «Истории Майорки». Книга сия, которую он заканчивал писать на кастильском наречии, должна была стать трудом всей его жизни. «La isla de Mallorca, – начиналась она, – excede en hermosura a cuantas en el Mediterraneo emergen de las aguas. La variedad de sus tierras, la altura de sus montes, que casi pujan con las nubes, y la extension que configura el llano, asi como sus bosques y tierras de regadio, hacen de ella un microcosmos en el cual la Divina Providencia derramo su generosa mano…» ^[70]

Это incipit ^[71] было зачитано недавно на тертулии и имело большой успех, особенно – у племянника наместника короля, который подобрал рифмы к своей дециме ^[72], дабы та украсила начало книги его друга вместе со стихами иных местных талантов. Среди прочих там были и сочинения досточтимого отца Аменгуала, который, предпочитая не торопиться, уже приступил к наброскам.

Себастья Палоу завидовал легкости пера Бартомеу Анжелата, которой ему, сколь бы настойчиво он ни призывал муз, недоставало. Ни одна строчка не давалась ему без усилий. «La seca ubre del ordenado pecho» ^[73] – написал он как-то, имея в виду свои собственные муки творчества. Подходящие слова становились негодными в его стихах, покуда он пытался выжать хоть каплю вдохновения. Так что поэтические потуги племянника наместника короля увенчивались, как правило, творениями бледными, кособокими, безжизненными. К тому же, прежде чем сочинить их, он вынашивал их столь же долго, сколько зреет плод во чреве женщины, а посему процесс этот также сопровождался осложнениями и встрясками. Не то чтобы Себастья Палоу был глупее хрониста Анжелата – самого популярного местного таланта, кроме прочего, автора двух комедий, а также двух поэтических сборников, один из коих был благосклонно принят при дворе и снискал похвалу такого искусного поэта, как Кальдерон. Но, по правде сказать, ему следовало бы прислушаться к словам дяди-наместника о том, что он не приуготовлен Богом к литературному поприщу, а посему ему надо перестать изводить себя постоянным сравнением с Анжелатом. И, хотя раньше дядя ругал племянника за неуместное пристрастие к этим литературным сборищам в монастыре – единственном месте города, где интересовались поэзией, – и советовал всерьез озаботиться военной карьерой, в которой, без сомнения, его ожидала бóльшая удача, теперь он не возражал против маленькой слабости Себастья и всячески поощрял общение с этой компанией. Племянник все еще по привычке обращал дядино внимание на то, что lo cortes no quita valiente ^[74] и что Гарсиласо де ла Вега ^[75] – с которым, как считалось, они состояли в дальнем родстве, а потому почитали его как предка и в смысле генеалогическом, и в военном, и в литературном, – утверждал, что в руки можно tomando ora la espada ora la pluma ^[76], а стало быть, и ему сие не зазорно. «Выбрось ты эту дурь из головы, племянничек! – обрывал наместник короля. – Уж больно от твоего пера попахивает адвокатишками, судьями да попами. Что уместно для старых дев, не подходит для настоящих мужчин. Коли нужно намарать стишки какой-нибудь даме – пиши, благо так делают все. Женщин не волнует высокая поэзия, и, кажется, дурные стихи впечатляют их даже больше».

Себастья Палоу, хронист Анжелат и оба монаха учтиво поднялись со стульев, когда в келью вошел следователь по делам конфиската в сопровождении послушника, несущего поднос с легкой закуской, который он поставил на рабочий стол отца Аменгуала. Ученый иезуит освободил для него место, сдвинув в сторону бумаги с жизнеописанием достопочтенной сестры Нореты Каналс, которые собирался сегодня представить на суд участников тертулии. Он хотел попросить их сочинить и для его труда несколько стихов-посвящений, хотя благочестивые книги в них и не нуждаются.

У следователя по делам конфиската, преподобного каноника ^[77] кафедрального собора Жауме Льябреса, как и у хрониста Анжелата, вкусовые сосочки были сверхразвиты, а рот, казалось, был напрямую соединен с утробой. Остальные члены тертулии говорили, что для этих двоих самое интересное в собраниях по понедельникам – именно куартос с шоколадом, особенно если их подавали, как сегодня, вместе с бисквитами с вареньем из терна, который могли приготовить лишь богоугодные руки сестер-клариссок.

Судебный следователь, отдуваясь и пыхтя после подъема по лестнице, поприветствовал всех присутствующих. Каноник чувствовал себя словно рыба, выброшенная на сушу, еще и потому, что в этот час все добрые христиане – то бишь члены курии – вкушали послеобеденный отдых: не столько, правда, по необходимости, сколько по обыкновению. Каноник пришел из дома, но до этого побывал и в соборе, и на обеде во дворце ^[78]. Поэтому принес много новостей – самых свежих и достоверных, только что выпорхнувших, можно сказать, из уст его преосвященства епископа Майоркского.