Неженка [= Игроки в гольф-1 ] - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Элизабет Филлипс cтр.№ 97

— Те предложения никак не мешали твоей игре в гольф.

Черт побери, Далли, позируя в межсезонье для случайного снимка, ты не пропустил бы ни одного турнира, сейчас же речь идет о совершенно другом. Теперь ты должен будешь сидеть в комментаторской кабине и делать хитрожопые замечания по поводу малиновых рубах Нормана, а сам Норман в это время будет снаружи делать историю гольфа. Речь идет о конце твоей профессиональной карьеры! Боссы из телекомпании не говорили, что ты будешь приходить в комментаторскую будку только в свободные от игр дни, как это делает Никлое и еще кое-кто из крупных игроков. Они же ведут речь о том, чтобы запрячь тебя на все время. В комментаторской будке, Далли, не на поле для гольфа!

Это была одна из самых длинных речей, какие Далли приходилось слышать от Скита, и уже одно это заставило его на какое-то время держать себя в руках. Но дальше Скит стал ворчать что-то себе под нос, разозлив Далли почти до предела. Ему удалось обуздать себя лишь потому, что, как ему было доподлинно известно, последние сезоны едва не разбили Скиту сердце.

Все началось несколько лет назад, когда по пути домой из бара «Вичита-Фоллз» он едва не задавил подростка, катавшегося на велосипеде с десятью передачами. Он перестал принимать запрещенные фармацевтические препараты еще в конце семидесятых годов, но до той ночи продолжал дружить с бутылочкой пива. Для мальчика все закончилось без серьезных последствий — он отделался лишь сломанным ребром, а полицейские обошлись с Далли гораздо мягче, чем он заслуживал. Но для него самого это стало такой встряской, что он тотчас завязал с попойками.

Это далось нелегко, и он понял, как сильно обманывался в отношении своего пристрастия к выпивке. Пусть ему никогда не сыграть на турнире «Мастере» и не получить призовую сумму на «Ю.С. Классик», но будь он проклят, если убьет какого-нибудь пацана из-за паршивой выпивки!

Перестав выпивать, он, к своему удивлению, немедленно обнаружил, что игра улучшилась, и уже в следующем месяце занял третье место в турнире «Боб Хоуп» прямо перед телевизионными камерами. Скит был так счастлив, что едва не расплакался. Тем же вечером Далли слышал, как он звонил Холли Грейс.

— Я знал, что он сможет сделать это! — ликующе кричал Скит в трубку. — Ты просто следи. Это то, что надо, Холли Грейс. Он станет одним из великих. Уж сейчас-то все это придет к нашему мальчику!

Но это не пришло или, во всяком случае, не все. И вот это-то и разбивало сердце Скиту. В каждом сезоне Далли один-два раза занимал вторые или третьи места в одном из главных турниров. Но всем стало совершенно очевидно, что в тридцать семь, когда его лучшие годы почти минули, Далли уже никогда не бывать в чемпионах.

— У тебя есть опыт, — сказал Скит, глядя сквозь темное стекло такси. — У тебя есть опыт, есть талант, но что-то внутри не дает тебе стать настоящим чемпионом. Хотел бы я знать что!

Далли знал, но говорить не собирался.

— А теперь, Скит Купер, послушай меня ты. Смотреть гольф по телевизору — все равно что наблюдать за спящим. Это понятно всем. Люди из телекомпании готовы платить мне некоторую кругленькую сумму за то, что я оживлю их передачи, и я не вижу причин швырять такой щедрый подарок им же в лицо.

— Эти боссы с телевидения пользуются слишком шикарным одеколоном, — проворчал Скит с таким видим, будто этим объяснялось все. — А с каких это пор ты так загорелся насчет денег?

— С тех пор как глянул на календарь и увидел, что мне уже тридцать семь, вот с каких. — Наклонясь вперед, Далли резко постучал по стеклу, отгораживающему его от водителя:

— Эй, ты! Дашь мне выйти на следующем углу.

— Ты куда это?

— Собираюсь зайти к Холли Грейс. Причем один.

— Ничего хорошего не жди. Она скажет то же, что и я.

Тем не менее Далли распахнул дверцу и выскочил из машины перед «Картье». Такси умчалось, а он остался стоять прямо на кучке собачьего дерьма. «Поделом мне, — подумал он, — не надо было съедать ленч стоимостью больше годового бюджета большинства жителей из стран третьего мира».

Не замечая, что стал объектом внимания со стороны нескольких проходивших мимо женщин, Далли принялся чистить подошву о бордюр. И тут, в самом центре Мидтауна, позади него объявился Медведь.

«Лучше бы ты подписал контракт, пока они еще хотят тебя, — сказал Медведь. — Сколько можно обманываться на свой счет?»

«Я не обманываюсь!» Далли зашагал по Пятой авеню, направляясь к апартаментам Холли Грейс.

Медведь не отставал, неодобрительно покачивая головой:

"Ты полагал, что достаточно бросить пить, чтобы стать первым, не так ли, мой мальчик? Ты думал, все будет так просто.

Почему бы тебе не рассказать старине Скиту, что тебя сдерживает? Почему ты не выйдешь и не скажешь ему прямо, что у тебя кишка тонка стать чемпионом?"

Далли ускорил шаг, делая все возможное, чтобы потерять Медведя в толпе. Но Медведь оказался прилипчивым. Довольно долго он держался рядом, затем пропал так же внезапно, как и появился.

Холли Грейс жила в «Музеум-тауэр», выстроенном над Музеем современного искусства; это давало ей повод часто и с удовольствием повторять, что она спит кое на ком из выдающихся живописцев. Узнав Далли, привратник впустил его в квартиру обождать Холли Грейс. Далли не видел Холли Грейс уже несколько месяцев, но они часто болтали по телефону, и немногое в их жизни ускользало от обсуждения.

Квартира была совершенно не в духе Далли: слишком много белой мебели, стулья причудливой формы, не подходящие для его худощавой фигуры, и несколько полотен абстракционистов, напоминавших ему пену на поверхности пруда. Сбросив пиджак и галстук, он поставил кассету с песней «Округ Дарлингтон», которая, по его мнению, могла бы украсить десятку лучших хитов всех времен и народов. Пока Спрингстин распевал о своих приключениях, Далли побродил по огромной комнате и наконец остановился перед пианино Холли Грейс. На крышке пианино стояли коллекция стеклянных пресс-папье и фотографии в серебряных рамках.

Он увидел несколько снимков самой Холли Грейс и ее матери, пару фотографий самого себя, несколько моментальных снимков его с Холли Грейс и фотографию Денни, которую они сделали в Сирее в шестьдесят девятом году.

Далли взял ее в руки, и пальцы судорожно сжали рамку. На него смотрело круглое лицо Денни с широко раскрытыми глазами, смеющегося, с крошечной капелькой слюны, навсегда застывшей на нижней губе. Останься Денни жив, ему сейчас уже было бы восемнадцать. Далли не мог этого представить. Он не мог вообразить Денни восемнадцатилетним, таким же высоким и гибким, как он сам, и красивым, как мать. В его сознании Денни навсегда останется только начавшим ходить увальнем, бегущим к двадцатиоднолетнему отцу в испачканном подгузнике, сползшем чуть не до колен, с доверчиво раскинутыми пухлыми ручонками.

Далли поставил снимок на место и отвернулся. Спустя столько лет боль все еще не оставляла его, она все еще жила в сердце. Его внимание привлекла фотография Франчески в ярко-красных шортах, озорно смеющейся в камеру. Она сидела на большом камне, одной рукой убирая волосы с лица, а другой поддерживая пухлого младенца, примостившегося у ее ног. Он улыбнулся. На снимке она выглядела счастливой. То время, проведенное с Франческой, было, пожалуй, лучшим в его жизни, чем-то вроде участия в шутливом розыгрыше. Похоже, однако, сейчас этот розыгрыш обернулся против него.