1937. Большой террор. Хроника одного года - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Сульдин cтр.№ 66

До сих пор остается загадкой, почему здоровые крепкие мужчины, лишь недавно перешагнувшие 40-летний рубеж, военные, не раз смотревшие в глаза смерти, сдались в такие рекордно короткие сроки – от ареста главных подсудимых до суда над ними прошло немногим более двух недель. Одними только пытками и угрозами расправиться с семьей объяснить это нельзя. Хотя пытали их изобретательно и жестоко.

Иосиф Виссарионович Сталин и Председатель Совета Народных Комиссаров СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Москва. 1937 год.

Но… многие ведь так и не дали никаких признательных показаний на следствии и в суде: генерал Горбатов, заведующий отделом НКИД Гнедин и даже женщина-секретарь ЦК ВЛКСМ Пикина, – несмотря на то что все они подвергались жестоким истязаниям. А арестованные по делу Еврейского антифашистского комитета, пожилые, сугубо штатские люди, писатели да поэты, находившиеся в жерновах следствия более трех лет, на суде полностью отрицали свою вину, заявив, что показания, данные ими в ходе предварительного следствия, были получены в результате зверских методов. Почему же маршал Тухачевский и его товарищи оказались слабее этих людей? Почему они писали унизительные предсмертные записки на имя Сталина и Ворошилова? Может, им пообещали сохранить жизнь при условии «полного раскаяния»? А может, прав высокопоставленный работник НКВД Александр Орлов, бежавший на Запад, который утверждал, что когда в начале 1930-х годов Сталин стал готовиться к устранению своих политических противников, он дал задание чекистам найти в архивах царской полиции документы, компрометирующие дореволюционное прошлое будущих жертв, а те неожиданно обнаружили документальные свидетельства о деятельности Сталина как агента-провокатора царской охранки? Понимая, что с ними будет, если они передадут эти документы Сталину, они сообщили об этом своим ближайшим друзьям-военным. Те же, видя, что начинает происходить в стране и искренне переживая за состояние дел в армии, которыми заправляли сталинские любимчики и полные бездари Ворошилов и Буденный, начали готовить переворот.

Но установить, был ли заговор, сейчас вряд ли возможно. Дела, даже сфальсифицированные, давно подчищены, а живых свидетелей уже нет. Более того, как выяснилось в хрущевские времена, сфальсифицированы были и протоколы суда: после туда были вставлены слова и предложения, которых подсудимые не произносили. Суд даже не потрудился устранить противоречия в показаниях, не истребовал никаких объективных документальных свидетельств, не вызвал никаких свидетелей и т. д. Впрочем, очень многие из тех, кто был репрессирован, по совокупности ответили за прежние свои прегрешения.

Михаил Тухачевский участвовал в подавлении Кронштадтского восстания; в мае 1921-го, командуя войсками Тамбовского района, подавлял крестьянские восстания, используя против мирного населения боевые газы. Витовт Путна также участвовал в подавлении Кронштадтского восстания (1921) и подавлении крестьянских восстаний на Нижней Волге.

Иона Якир очень умело руководил массовыми казнями. Будучи командиром дивизии и различных групп войск на Юго-Западном фронте (1919–1920), докладывал наверх: «В тылу наших войск и впредь будут разгораться восстания, если не будут приняты меры, в корне пресекающие даже мысль о возникновении такового. Эти меры: полное уничтожение всех поднявших восстание, расстрел на месте всех, имеющих оружие, и даже процентное уничтожение мужского населения. Никаких переговоров с восставшими быть не должно».

Семен Лобов после революции служил в ВЧК Петрограда, где в 1918 году умудрился в одну ночь арестовать три тысячи человек. Валентин Трифонов командовал особым экспедиционным корпусом на Дону, который был создан для проведения карательных экспедиций против казаков, поддерживавших белых. Сергей Сырцов, председатель Донского областного ВРК, яростно боролся с белоказаками и руководил карательными экспедициями против казачьего населения Дона. Чекист Карл Ландер в Гражданскую – особоуполномоченный ВЧК по Северному Кавказу и начальник особого отдела Кавказского фронта (1920–1921). О его свирепости ходили легенды.

На руках этих людей – очень много крови. Но каждый человек должен ведь отвечать за свои поступки и проступки, а не за придуманные кем-то. А они ответили именно за придуманные.

Репрессивный конвейер потряс всю страну, а особенно – армию. Полная неожиданность ареста и привлечения к суду еще вчера восхваляемых героев Гражданской войны, беспощадность приговора, немедленное приведение его в исполнение – все это не могло не сказаться самым губительным образом на сознании командиров и красноармейцев. Все боялись даже собственной тени, боялись «высовываться», отучились принимать самостоятельные решения.

Вот итоги предвоенной смертельной жатвы: Сталин уничтожил генералов в три раза больше, чем их погибло в Великую Отечественную. В довоенные годы из 80 тысяч кадровых командиров и политработников погибло 35 тысяч. Из-за чисток командиры взводов становились командирами батальонов, а то и полков; командиры полков и батальонов командовали дивизиями; в военных академиях вместо арестованных преподавателей лекции слушателям 1-го курса читали слушатели 2-го курса.

За кровавым мракобесием внимательно следили в Германии. Гитлер ликовал, Геббельс был уверен, что Сталин сошел с ума.

А в 1939 году фельдмаршал фон Бок писал: «С русской армией можно не считаться как с военной силой, ибо кровавые репрессии подорвали ее дух, превратили ее в инертную машину». В 1940 году генерал Франц Гальдер заметил в дневнике: «Русский офицерский корпус исключительно плох (производит жалкое впечатление), гораздо хуже, чем в 1933 году».

Нам неизвестно, как бы воевали в 1941 году Тухачевский, Уборевич, Путна и другие, погибшие позже: Блюхер, Белов, Дыбенко. Но можно утверждать: не будь 1937 года, не было бы и лета 1941-го.

* * *

И еще несколько слов. О тех, кто обслуживал смертельный конвейер.

Коррозия совести началась не сегодня. Кем надо быть, чтобы заведомо невиновного человека бить ножкой от стула? Сапогом в пах? Резиновой палкой? Что, следователю показывали человека и говорили: «Это – враг! Фас!»? А сам он не понимал, что завтра также сядет в камеру? Или думал: «Меня, такого замечательного, это не коснется»? Или играли на социальной ненависти: «Смотри, как зажрались, надо привести в чувство»? Интересно, те, кто выжил в последующих чистках, на заслуженной пенсии вспоминали, как пытали людей? И внукам рассказывали о своей боевой молодости?

Когда в камеру к бывшему наркому Генриху Ягоде послали Абрама Слуцкого, одного из немногих его бывших сотрудников, которые еще не были арестованы, Ягода сказал: «Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: “Наверное, все-таки Бог существует!”» «Что такое?» – переспросил Слуцкий, несколько растерявшись от проницательности Ягоды. «Очень просто, – пояснил Ягода. – От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал его заповеди. Теперь погляди, где я нахожусь, и суди сам: есть ли Бог или нет…»