– С радостью, мать вашу, рассмотрю любые возражения.
Андре кивает, и два парня за его спиной поднимают то, что осталось от лежащего на земле парня.
Доминик бдит за ним разъяренным взглядом.
– Еще раз так сделаешь, и ты труп, – рычит он парню, который сплевывает кровь. С руки Дома тоже капает кровь, и я расталкиваю толпу, чтобы подойти к нему, но Шон вмешивается первым.
– Успокойся, мужик, – бормочет он, как только я подхожу к ним.
– Да пошел он, – огрызается Доминик, его боевой дух бросает вызов всем, оказавшимся поблизости.
– Ты достаточно высказался. – Шон подходит к нему.
Доминик оглядывается на Таллахасси и изучает повреждения на его машине.
– Ты в порядке, мужик?
Он кивает, а я подхожу к Доминику и беру его за руку, чтобы осмотреть. Он отдергивает ее, разворачивается на сто восемьдесят градусов и становится на дыбы, вскинув кулак. Дом опускает руку, увидев мое побледневшее лицо, когда я воочию вижу ярость в его глазах.
– Обойдусь, – рявкает он, шарахнувшись от меня, и я пячусь назад, упершись в грудь Шона, который тут же обвивает мою талию рукой.
– Пусть он успокоится, детка.
Я киваю, и Шон подтягивает меня к себе. Я оглядываю его напряженную позу и ищу в толпе Алисию, но она куда-то пропала.
– Пойдем, – предлагает Шон и уводит меня к своей «Нове».
Я резко перевожу взгляд на Доминика, который тяжело дышит. В его глазах пугающая жестокость. Через секунду он пропадает из виду.
– Он в порядке, – уверяет Шон и усаживает меня в машину, а через пару секунд мы оказываемся на темной дороге, зловещая тишина резко контрастирует с шумом вечеринки, которую мы только что покинули. Если бы я не была там, то подумала бы, что мне все привиделось.
– Ты злишься, – говорит Шон. Видимо, чувствует, как нарастает в салоне напряжение. Да, я злюсь, но не могу уложить в голове, зачем этим мужчинам так нужно доводить все до крайностей и притом оставаться в здравом уме. Но я сама выбираю битвы, и перед этой не стану пасовать. Довольно с меня этих тайн.
– Во-первых, ты бросил меня на вечеринке, на которой я никого не знаю.
– Зато большинство знаю я и понимаю, что тебе ничего не угрожало. Ты была в большей безопасности, чем одна, запертая в своем доме.
– Плевать. Во-вторых, ты принимал участие в гонках. В гонках в горах ночью!
Шон улыбается.
– Извини, мам.
– Это чертовски опасно и тупо. Смотри, чем обернулось.
– Люблю твою заботу.
– Перестань так сексуально улыбаться.
Его улыбка становится шире, когда он смотрит в зеркало заднего вида.
– В-третьих, что это, черт возьми, вообще было?
Он резко вздыхает.
– И не смей говорить, что это была вечеринка, иначе вообще забудь мой номер.
Шон бросает на меня суровый взгляд. Я его рассердила. Хорошо.
– Что это было, Шон?
– Это твое объяснение.
Я сосредотачиваю внимание на свете фар и роюсь в воспоминаниях.
Правило насчет телефона, его принципы. Тайны. Недомолвки и полуправда. Непонятные намеки, которыми он пичкает меня с первого дня знакомства. Шон что-то скрывает, и у меня по-прежнему больше вопросов, чем ответов. Этого мало.
– Тогда объясни.
– Только что объяснил.
– Уж ты-то должен понимать, как это бесит.
– Поверь, я знаю.
– И все же ничего мне не рассказываешь.
Шон смотрит на меня.
– Дай угадаю. Ты сегодня пыталась выведать информацию, а ответов не получила.
– Откуда знаешь?
– Потому что так и бывает.
– Так что это у вас такое? Тайное общество? Типа масонов?
Шон не отвечает.
– Вези меня домой.
Он посмеивается.
– Я и везу.
– А потом забудь мой номер.
Улыбка исчезает, и он стискивает пальцами руль.
– Как хочешь.
– Я хочу знать гребаную правду!
– Ты ее знаешь, – спокойно отвечает он. – Просто тебе не нравится, что я говорю.
– Потому что это полный бред!
– Это совершенно логично.
Наступает молчание на пару минут, и вдруг Шон спрашивает:
– Ты сможешь сохранить секрет?
– Разумеется.
– Слишком быстрый ответ, – грубо отвечает он. – Я серьезно. Ты можешь припомнить тайны, которые унесешь с собой в могилу, которые никогда никому не откроешь?
– Да, у меня есть пара таких тайн.
– И как ты собираешься это делать?
– Никогда не стану их обсуждать. И думать о них. Стану вести себя так, будто ничего не было.
– Именно. Я не могу поведать тебе детали истории, которой не существует на свете. Не могу рассказать тебе о правилах, подробностях и датах того, чего никогда, твою мать, не было.
– Как и все те люди?
– Умеют хранить тайну. Об этой вечеринке никто из присутствующих ничего тебе не расскажет. Там никого не было, ничего не происходило, потому что ее никогда не было. – Шон молчит несколько минут, потому что пытается подобрать слова. Он снова бросает на меня взгляд. – У масонов стены, а у нас – деревья. Так что, когда ты спросила меня, что сегодня было, я рассказал тебе правду. Это была чертова вечеринка. Когда ты спросила, чем мы занимаемся, ответ: ничем.
– Если только я не часть этого секрета. Но даже тогда ничего и никогда не происходило?
Ответом мне служит тишина, но я начинаю думать, что молчание – это согласие.
– Тогда зачем мне вообще это показывать? Почему не оставить меня в неведении, как и весь остальной мир?
– Потому что ты со мной. – Просто. Четко. И если я хочу быть с ним, то обязана принимать участие в его будущих тайнах.
Шон еще разок бегло на меня смотрит.
– Решение за тобой.
– А если я не хочу в этом участвовать?
– Сегодня нет такого выбора, – отвечает он и резко жмет на газ. Шон снова смотрит назад, и я оборачиваюсь, увидев на обочине голубые огни, которые поворачивают в нашу сторону. – Держись, – произносит он, и я смотрю на него.
– Да ты издеваешься. Ты же собираешься остановиться на обочине?
– Не могу, детка. Они наложат арест на тридцать суток.
Вот черт. Черт! Вот же черт!
У него в кармане звонит телефон, а когда Шон его вынимает, я не узнаю телефон. Не глядя на меня, он отвечает на звонок: