И вообще, прочь сомнения.
У меня сегодня свадьба! Это очень радостный день!
Но воодушевиться особо не получилось. Подташнивало всё сильнее. Надо скорее с этим покончить, тогда и причин нервничать не останется.
Да, я уверена, после регистрации, когда всё это останется позади, меня отпустит.
– Спасибо, – приподняла уголки губ в подобии улыбки, на что-то большее сейчас была неспособна. – Идём?
Кивнула головой на лестницу. И тут же пожалела об этом. Всё закружилось в весёлой карусели.
– Может, всё-таки врача? – Саша оказалась рядом, незаметно подставляя плечо и беря меня под руку. – Ты мне не нравишься…
– Я и сама себе не нравлюсь, – усмехнулась пересохшими губами и сглотнула горьковатый ком, образовавшийся в горле.
Светлана Львовна ждала нас в просторном зале, обставленном со всей торжественностью, на которую способны государственные службы провинциального города – поистёршаяся позолота, ковры и флаги. В другой раз я бы посмеялась. Вместе с Тёмой…
Но сегодня его не было рядом. И больше никогда не будет. Теперь я сама по себе. То есть теперь у меня есть Антон. Вот только он смотрел не на меня, а на свою тётку, которая стояла перед нами в бордовом атласном платье с бордовой же папкой в руках.
Я хмыкнула, и Антон тут же шикнул на меня:
– Тише, тётя Света сейчас будет говорить…
И она заговорила, рассказывая, что ждёт нас в супружестве, как жена должна уважать мужа и беречь. Очень скоро я отвлеклась и скосила глаза в окно. Там вовсю царило лето, летали птицы, цвели деревья. Там была свобода, ну а я была здесь…
– Алин, – жених толкнул меня в бок и многозначительно посмотрел, приподняв брови.
Я подняла взгляд на тётю Свету, потом обернулась на родителей и деда. Все смотрели на меня с ожиданием. Чего они ждут?
А-а, точно. Как я могла забыть?
Я повернулась к своему жениху. От резкого движения голову тут же пронзило болью. Я скривилась и выдохнула одними губами:
– Да…
* * *
Артём проснулся с гулкой чугунной головой, в которой копошились гномики, стуча изнутри по черепу маленькими молоточками.
Со стоном повернулся на бок и уткнулся носом в обнажённую женскую грудь.
– Алинка… – улыбка сама расцвела на губах. Кажется, припоминалось что-то такое. Его девочка простила его, она вернулась.
Надо умыться и привести себя в порядок, прежде чем поцеловать её.
Артём откинул простыню, которой они были укрыты, и заметил бурые пятна. Похоже на кровь. В крови было не только постельное бельё, но и он сам. Точнее та его часть, которая особенно радовалась возвращению Алины. Может, у его девочки начались месячные, но они оба были так рады воссоединению, что не обратили на это внимание?
Тёма поднялся на ноги и обернулся на Алину.
В груди кольнуло ледяным осколком, и его сердце тоже превратилось в лёд. Белая кожа, тёмные волосы… Это была не Алина.
Он что, провёл ночь с Флоранс?
Нет, этого не может быть!
Вслед за пониманием тут же пришёл испуг: откуда кровь? Вдруг она умирает, пока он страдает от похмелья и жалости к себе.
– Флоранс, – позвал он, одновременно легонько тряся её за плечо. – Флоранс…
– Тёма, иди сюда, – она соблазнительно изогнулась, потягиваясь.
– Ты вся в крови, надо вызвать врача, – Артём не двинулся с места, оглядываясь в поисках своей одежды, чтобы прикрыть наготу.
– Не надо, – улыбнулась она, приподнимаясь в постели. – Ничего страшного, через это проходят все девушки.
– Через что? – не понял он, но заметил свои брюки на спинке стула и начал спешно их натягивать.
– Этой ночью ты сделал меня женщиной.
Рубашка выпала из рук и мягко спланировала на пол, лёгкой лаской касаясь босых ног. Тёма вздрогнул от этого ощущения, а может, от осознания того, что натворил.
Он наклонился, поднял рубашку, сунул руки в рукава и вышел прочь. Не взглянув на Флоранс. Это было выше его человеческих сил.
После долгого ледяного душа Артём немного пришёл в себя. Но в голове по-прежнему было пусто. Если только позволить мозгу снова начать работать, неминуемо придётся принять то, что произошло этой ночью.
А Тёма был пока не готов.
Сначала он выпьет кофе. А уж после подумает, какой он идиот, и что с этим делать.
– Флоранс у нас ночевала, – это был не вопрос – утверждение.
Оттянуть неприятный момент ему не позволила мама. Она стояла у кофеварки и смотрела прямо на него. Артём открыл дверцу кухонного шкафчика и достал кружку, выигрывая себе секунды.
– Тём… – как только прикрываться дверцей и дальше стало невозможным, мама взяла его в оборот.
– Я дебил, мам, ты это хотела услышать?! – изнутри вырывалось раздражение, и он не мог его сдержать. Осознание накатывало лавиной. Он всё испортил. Собственными руками, точнее своим грёбаным отростком, которым он и думал.
Как можно было их перепутать?!
– Прости, – тут же выдохнул он и подошёл к матери. Она раскинула руки и приняла его в ласковые объятия. И неважно, что Тёма уже на две головы выше, мамины объятия давали ощущение тепла и надёжности.
– Думаю, вам стоит побыть какое-то время вдали друг от друга, остыть, подумать… Вы оба как лесной пожар, слишком легко вспыхиваете, а потом не можете остановиться, сжигаете всё вокруг. И себя самих тоже. Вот наделаете ошибок, поумнеете, тогда сможете услышать друг друга… – мама говорила негромко и успокаивающе, при этом гладя Артёма по голове. Прямо как в детстве.
Мама была права. Она всегда была права, даже если иногда не хотелось это признавать.
– Доб’рое ут’ро, – Флоранс вошла неслышно и застыла в дверном проёме.
На ней была Тёмина голубая рубашка, которая потрясающе смотрелась на фоне белой кожи и тёмных волос. Что уж там спорить, Флоранс была красива. Хоть какое-то утешение. Артём криво усмехнулся.
Мама со значением посмотрела на него, приподняв брови, а затем повернулась к гостье:
– Доброе утро, Флоранс. Что ты пьёшь по утрам?
– ‘Ромашковый чай, пожалуйста, – француженка подошла ближе, повиливая округлыми бёдрами, едва прикрытыми его рубашкой.
Сексуальная кошечка. И как она умудрилась оказаться девственницей?
Нет, это неправильная формулировка, как Артём умудрился стать её первым мужчиной? Он даже не собирался с ней спать.
Вся эта ситуация была такой глупой, что Тёма расхохотался. От безысходности. И тоски.
Следующие два дня он пробовал звонить Алине. Просто не мог иначе. Внутри всё ещё жила надежда на что-то. На что именно, Артём и сам не смог бы объяснить. Но из трубки раз за разом слышались короткие гудки.