Мемуары Дьявола - читать онлайн книгу. Автор: Фредерик Сулье cтр.№ 167

– Это низость, я на это не пойду.

– Вот что, господин де Воклуа, не нужно придавать словам значения, которого они не имеют. Представьте себе, что присяга королю – это подписанный вами вексель. Уж вам ли не знать, как можно забыть о его своевременной оплате…

– Но вы тоже хорошо знаете, что бывает с теми, кто не платит в срок.

– Да. С ними заключают новую сделку, если в том есть необходимость, и именно сделку я собираюсь вам предложить. Присягните – и я добьюсь, что все ваши кредиторы, все до единого, выдадут вам расписку.

– Нет, – отрезал отец, – нет. Пусть курьер увозит мою отставку.

– Вы приняли во внимание, что приносите в жертву и пенсию, которая положена вам как пэру Франции?

– Да.

– Вы понимаете, что это ваша последняя надежда?

– Да.

– И знаете, что выбираете Сент-Пелажи?

– Да.

– Сударь! – закричала я. – Вы не посмеете!

Гийом устремил на меня взгляд, который заставил меня содрогнуться, а отец продолжил:

– Посмеет, Луиза, еще как посмеет. Ты плохо его знаешь. Я-то нисколько не сомневаюсь, и уже давно, что он способен на все.

– Он не сомневался в моих способностях и до нашей свадьбы, – хохотнул Гийом. – Так что вы, милочка, можете еще раз поблагодарить папеньку – быстро он вас окрутил!

Я смотрела в пол, чтобы не видеть этих двух мужчин, из которых один был моим отцом, а другой – мужем. Тем не менее беда, нависшая над одним, и преступление, которое задумал другой, заставили меня взять себя в руки, и я осмелилась еще раз подать голос:

– Ради Бога… – взмолилась я. – Дайте друг другу один день на размышления, и тогда, немного успокоившись…

– Необходимо немедленно принять решение, – оборвал меня Гийом. – Завтра будет поздно.

– Что ж! – поднялся с места отец. – Пусть курьер едет.

Услышав эти слова, Гийом отшвырнул стул с бешенством, ясно говорившим, как мало он ожидал подобного исхода.

– Да, – продолжил отец; ярость моего мужа только укрепила его в своем решении. – Я закончу свою карьеру честного и преданного делу человека последним актом верности и чести.

– Чести? – исступленно заорал Гийом. – О какой чести может говорить человек, понимающий порядочность как пошлую игру в «у кого бы побольше занять», который выставил на продажу собственную дочь и…

– Отправляйте вашего курьера, сударь, – перебил его отец. – Я предпочитаю суму и тюрьму присяге этой отвратительной новой власти. Да, – продолжал он возбужденно, – мой долг верности королю свят и неприкосновенен, я считаю его куда выше остальных и потому – да простится мне моя бедность и то, что не всегда я с честью боролся с нею. И в этот час, когда появилась возможность принести долг в жертву состоянию, всю жизнь от меня ускользавшему, я ею не воспользуюсь. Да, остаток своих дней я проведу в нищете, да, умру в тюрьме, но титул пэра, объект ваших вожделений, вам не достанется, и такой ценой я искуплю свою вину за то, что чуть было не сделал вас своим преемником.

– Да будет так, – вне себя от злости прошипел Гийом и, открыв окно, позвал курьера.

– Сударь! – окликнула я мужа. – Подождите.

Он обернулся; и так не крепкий здоровьем отец, ослабленный ко всему прочему спором, рухнул в кресло. Гийом закрыл окно и, казалось, внезапно успокоился.

– Еще два слова, – сказал он. – Наша беседа приняла слишком резкий оборот, и мы оба потеряли голову. Возьмите же себя в руки и выслушайте меня внимательно. Почему, господин де Воклуа, вы считаете, что раз я предлагаю вам принять присягу, то это будет изменой или предательством? Нет. Разве вам не известно, как и мне, что присяга на верность – узы условные, которые еще никого не обязывали?

– Кроме людей чести.

– Но есть люди чести, которые не брезгуют новой присягой ради того, чтобы не покидать совсем поля боя. Что станет с делом Бурбонов, если все его сторонники дезертируют? Не лучше ли остаться, чтобы здесь защищать его рубежи и постепенно, шаг за шагом, расшатывать устои ненавистного нового режима активным сопротивлением?

– Что значит сопротивление в лице одного человека, человека, о репутации которого можно сказать только одно-единственное доброе слово – что он не клятвопреступник!

– Сопротивление в лице человека, который станет надеждой и светочем целой партии. Послушайте, подпишите новую присягу, и я очищу вас от всех долгов, предоставлю в ваше полное распоряжение свой дом, который под вашим руководством вскоре превратится в центр союза истинных роялистов.

– Ваш дом? Быть у вас на побегушках? Лакеем ваших амбиций?

– Нет, я дам вам независимость, причем превыше всяких ваших желаний. Вы же любите роскошь, игру, траты – все будет за мой счет.

– Ха! Вы подкинете мне десяток тысчонок в год, как какому-нибудь приказчику?

– Не десять и не двадцать; сорок – устроит?

Отец покачал головой.

– Пятьдесят? Шестьдесят тысяч в год!

Отец покосился на меня и уставился в пол.

– Выйдите! – бросил мне Гийом.

Я повиновалась. Все – какого-либо насилия со стороны Гийома не предвидится. Я только что увидела, как перед искушением большими деньгами дрогнул тот остаток чести, который не сломился под угрозой нищеты и тюремного заключения, и я удалилась, чтобы избавить отца от свидетеля постыдной сделки. Я вышла, но вместо того, чтобы вернуться к себе, осталась в неосвещенной маленькой гостиной перед опочивальней отца. Там я присела в углу, совершенно уничтоженная всем увиденным и услышанным, не смея думать о будущем. Не прошло и нескольких минут, как Гийом вышел от отца и пересек гостиную, не заметив меня. В соседней прихожей его встретил господин Карен-старший, который, видимо, его поджидал:

– Готово?

– Да.

– Сколько?

– Сто тысяч.

– Сто тысяч в год! Ты с ума сошел! Мы разоримся!

– Да, если придется платить.

– У тебя есть в запасе другое решение?

– Закон об упразднении наследования будет принят не раньше чем через год, так что у нас еще есть время – он здорово потрепан жизнью!

– В его теле еще много сил.

Больше я не смогла ничего расслышать, так как они о чем-то зашептались. Наконец Гийом закруглил разговор:

– Как бы то ни было, нужно отправить курьера.

– Иди.

И они удалились.

Возможно, при любых других обстоятельствах я не придала бы этому разговору ровно никакого значения, но в свете последних событий он приобрел зловещий смысл. Здесь явно ставили на возможную смерть моего отца. Но что они будут делать, если отец не умрет достаточно скоро? Отталкивая идею о возможных преступных замыслах, я убеждала себя, что от испуга неверно истолковала слова господ Каренов. Тем не менее я пошла к отцу, чтобы все ему рассказать, но перед порогом его спальни застыла на месте – ведь мне предстояло обвинить собственного мужа в омерзительнейших планах, причем не имея других доказательств, кроме, скорее всего, неправильно понятых нескольких слов. Решив поразмыслить какое-то время, я повернула назад; инстинктивно я встала на сторону отца, видимо, потому, что выглядел он очень несчастным, но, конечно, я никогда не осмелилась бы вслух высказаться в его пользу.