Мемуары Дьявола - читать онлайн книгу. Автор: Фредерик Сулье cтр.№ 162

– Что-что? Что все это значит? – От благородного гнева Карен-старший аж поперхнулся.

– Это значит, – хладнокровно и сухо произнес Гийом, – что маркиз де Воклуа бессовестно нас надул.

– Сударь! – угрожающе закричал отец.

Я бросилась между ними и сказала Гийому:

– Успокойтесь, сударь, не пропадут ваши деньги.

– В добрый час, – вздохнул отец, – вы честная девушка, а это стоит больше, чем ум.

Гийом приблизился ко мне и с изысканностью, такой точной и в жестах, и в словах, поклонился:

– Какое счастье я мог потерять!

Эдуард, простите меня, но эта фраза показалась мне жалкой – ибо будущий муж представился мне тогда настоящим ослом; не возмущайтесь этому слову – я вскоре изложу подробнее особенности характера человека, в котором мало кто мог предположить столь невыносимую склонность к тупой тирании. Я сейчас не имею в виду мои тогдашние впечатления; я тщетно пыталась перенестись в моем рассказе к переживаниям совсем юной девушки, но с ними дело обстоит точно так же, как с обсуждением финансовых проблем, о которых я говорила выше; теперь, когда мне знаком язык чувств, те впечатления потеряли для меня первоначальный смысл, и искать его было бы напрасной потерей времени. Не знаю, правильно ли я все объясняю и поймете ли вы меня; но представьте себе, что перед вами на горизонте какое-то огромное белоснежное скопление, и на первый взгляд вам кажется, что это тучи; но вот кто-то говорит, что это горы, вы начинаете всматриваться и уже видите отдельные вершины и перевалы, можете соизмерить их высоту и протяженность. И что же? Теперь, как ни старайтесь, вам не удастся вернуться к первоначальной иллюзии и увидеть облака на горизонте, ваши глаза видят только реальные горы. Точно так же и я припоминаю сейчас, что фраза Гийома резанула мой слух, но тем не менее тогда я не подумала, что он выглядит как осел. Но вот пришел опыт, все разъяснивший опыт, придавший смысл испытанному в тот момент неудовольствию и стерший навсегда его первопричину.

И тем не менее чутье меня не обмануло, ибо предвещало скорые несчастья.

Вы, наверное, знаете, Эдуард, что некоторые изъяны мужской натуры становятся причиной куда более тяжких огорчений, чем самые распоследние пороки. Я уже говорила, что Гийом был пригож собой, в меру, но разнообразно образован, чрезвычайно состоятелен; плюс ко всему он стремился к успеху во всем. Я не имею в виду его любовниц, хотя он и не избавил меня от рассказов о каждом своем приключении. Я не так уж хорошо разбираюсь в тайнах мужской души, чтобы сказать, любил ли кто-нибудь его по-настоящему; но, думаю, я достаточно хорошо знаю свет, чтобы не сомневаться, что он обладал многими женщинами. Гийома одолевала болезненная мания к стихосложению и совсем уж роковая страсть к их прилюдному чтению. В нашей гостиной находились порой охотники доверить публике свои весьма недурные произведения, но ни разу я не видела, чтобы они хотя бы приблизились по успеху к той овации, которой добивался мой муж. Весьма посредственный музыкант, он усердствовал в сочинительстве и исполнении своих композиций, неизменно встречаемых криками энтузиазма, в которых я легко угадывала насмешливые славословия не лишенных остроумия людей. А Гийом таял от восторга, нимало не сомневаясь, что стоит ему только захотеть – и он станет в один ряд с великими творцами. Я пробовала несколько раз тихо отметить неумеренность этих яростных аплодисментов, но он обвинил меня в зависти. В начале нашей супружеской жизни, поскольку мне первой он доверял свои произведения, я пыталась указать ему на некоторые изъяны в его виршах и находила порой грубые ошибки в музыкальных сочинениях, но в ответ получала лишь все более глубокое презрение. Ибо, что там говорить, Гийом видел во мне только миленькую и весьма бессмысленную куколку, которой полагалось помалкивать, дабы не сболтнуть что-либо неуместное. Никогда ни в ком я не видела большей самоуверенности, чем в Гийоме. По любой самой трудной проблеме он высказывался с безапелляционностью, которая смутила бы самого наипросвещеннейшего мужа. Даже папаша Карен в присутствии сына смирял горделивую независимость суждений. Происходило это потому, что в ведении финансовых дел, в умении проворачивать денежные операции Гийом ничуть не уступал отцу. И, видя его столь ловким в деле, на котором он и сам собаку съел, господин Карен полагал сына столь же сведущим в вопросах, о которых сам не имел ни малейшего представления. Время от времени я пыталась каким-нибудь колким намеком дать понять, что я все-таки человек разумный, который имеет право на собственное суждение; но легкая стрела не оставляла даже царапин на неуязвимой тройной броне, надежно защищавшей Гийома. Несколько раз, вконец удрученная пренебрежительным отношением, я переходила к прямым и очень едким замечаниям, но мне не удавалось даже рассердить его; он только посмеивался, словно не собираясь обижаться на неловкого ребенка.

У нас имелись собственные ложи в Опере и в Итальянском театре, я пыталась убежать, погрузиться в усладу для слуха и взгляда, но тщетно – присутствие Гийома, считавшего необходимым то и дело высказывать свое мнение, отравляло любое самое изысканное блюдо. Наслаждаясь собственной оригинальностью, он одобрял все, что считалось скверным, и прославлял все, что слыло посредственным. Я пробовала возражать, но вечно окружавшие его льстецы малодушно соглашались с ним, забывая о своих недавних суждениях, и я неизменно оставалась в дураках. Вы не представляете, Эдуард, какое самое низкое раболепство процветает в высшем свете, и вы не поймете, сколько боли оно мне причинило, если я не расскажу, в каком мире я тогда вращалась.

Через две недели после собрания кредиторов мы поженились. После ослепительно роскошной свадебной церемонии меня привезли в еще более ошеломительный своим редким великолепием особняк. Какое-то время мы никого не принимали, но вскоре решили организовать большой торжественный прием. За несколько дней до него, совершая послесвадебные визиты, я сама развезла все наши приглашения. Если бы я имела тогда хоть какое-то представление о свете, то эти визиты послужили бы для меня хорошим уроком. Мы посетили как знатные дома, двери которых распахивались перед нами благодаря имени моего отца, так и дома богатейших финансистов, так или иначе связанных с моим мужем. В первых лично мне оказывали весьма благосклонный прием, во вторых все расположение явно предназначалось моему мужу. Я не придала этому обстоятельству большого значения и только двумя неделями позже узнала, что женщина вне семьи может добиться уважения, которым не пользуется дома, только потому, что в почтении отказывают ее супругу. Так, никто, ни один человек из дворянских кругов не счел нужным явиться на наш прием, и наши гостиные заполнили лишь знакомые Гийома. То был значительный удар по его тщеславию, но тщеславие же не позволило ему признать, что заурядность рождения и состояние, нажитое дурно пахнущими спекуляциями, отталкивали от него надменную знать, и, нимало не колеблясь, причину этого небрежения он отнес на мой счет. В тот страшный день нам доставили чуть ли не сотню писем от приглашенных с плохо замаскированными отказами. Я c удовольствием скрыла бы их от Гийома, но все, словно сговорившись, издевательски адресовали их моему супругу лично. Письма следовали одно за другим вплоть до того часа, когда уже настала пора приема, и мало-помалу вызвали яростное и достаточно продолжительное объяснение между нами, так что нам уже докладывали о прибытии гостей, а мы еще не успели одеться.