Но большего Эдди знать и не нужно.
Прищелкнув языком, он притягивает меня обратно к себе. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него.
– Я не хочу быть втянутой в это дело. Прости.
– Не извиняйся. – Он целует меня в лоб. – И ни о чем не беспокойся. Беа и Бланш больше нет. Здесь ничего не поделать.
Но, когда Эдди отпускает меня и отворачивается, я вижу, как его прижатая к телу рука сжимается в кулак и разжимается.
– 19 —
Блюда начали прибывать на следующий день
[15].
Первой появилась Кэролайн Макларен с куриной запеканкой и крепкими объятиями.
– О боже, все это так ужасно, – произносит она, а затем, постучав по фольге, покрывающей стеклянное блюдо в ее руках, добавляет: – Нельзя ставить в посудомоечную машину.
Эмили и Кэмпбелл отстают всего на пару часов; они приносят три больших бумажных пакета, набитых едой из местного магазина деликатесов, того самого, где готовят изысканные блюда, которые можно выдать за приготовленные собственноручно. Пока я убираю покрытые фольгой контейнеры в морозилку, Эмили и Кэмпбелл обосновываются за кухонным островком и потягивают кофе со льдом, который принесли с собой, что немного обидно, потому что сегодня я бы с удовольствием выпила чего-нибудь покрепче. Я знаю, что дамы просто умирают от желания атаковать меня вопросами, и мне не помешало бы подкрепить чем-нибудь силы.
– Как Эдди, держится? – интересуется Эмили, когда я, закрыв морозилку, поворачиваюсь к ним. Снаружи начинается дождь, и я вспоминаю тот первый день, когда встретила Эдди, – серое небо, скользкие дороги.
– С трудом, – отвечаю я. – По-моему, он до сих пор в шоке, если честно.
– Как и все мы, – подхватывает Кэмпбелл, поигрывая соломинкой в напитке. – Я имею в виду… просто никому из нас не приходило в голову, что их убили. Никого из моих знакомых никогда не убивали.
Впервые я замечаю, что у нее красные глаза, и что Эмили не накрашена, и все такое прочее. Вот черт. Я была так уверена, что дамы пришли сюда, чтобы порыться в чужом грязном белье, но Беа и Бланш были их подругами – две близкие им женщины, чья смерть казалась трагической, но, по крайней мере, случившейся по стечению обстоятельств. Должно быть, дам привела в ужас новость, что их подруг кто-то убил, а я-то подумала, что они просто хотят сплетен.
– А как вы сами держитесь? – спрашиваю я, прислонившись к стойке, и они переглядываются.
– О, дорогая, при чем здесь мы? – возражает Эмили, отмахнувшись, но Кэмпбелл отвечает:
– Тоже не очень.
Они снова обмениваются взглядами, а затем Эмили, вздохнув, кивает.
– Все это просто не укладывается в голове. Что кто-то хотел их смерти, что в нашем районе внезапно появилась полиция и задает вопросы…
Я уже начинаю привыкать к этому ощущению, когда душа уходит в пятки, а тело окатывает холодом каждый раз, когда появляется какая-то новая, неприятная информация.
– Вас тоже опрашивали?!
Кэмпбелл со вздохом выпрямляет спину.
– Пока нет, но на этой неделе у меня запланирована беседа с полицией. А у тебя, Эм?
Эмили снова кивает:
– Да, у меня в пятницу.
Я представляю, как Эмили и Кэмпбелл сидят в полицейском участке и отвечают на вопросы о Беа и Бланш. Обо мне. Ведь детективы обязательно обо мне спросят, не так ли? Откуда я взялась, как скоро после моего появления мы с Эдди начали встречаться? Полиция обязательно выяснит, была ли я здесь прошлым летом, и при этой мысли меня охватывает желание, чтобы Эмили и Кэмпбелл ушли. Я хочу свернуться калачиком на диване и ждать так до тех пор, пока все само собой каким-то волшебным образом не разрешится.
Но тут Эмили тянется ко мне через стойку и сжимает руку.
– Это просто несправедливо, что тебе приходится разбираться со всем этим.
Мне инстинктивно хочется огрызнуться, найти в выражении лица Эмили признак того, что на самом деле ей нравится вся эта ситуация, но я вглядываюсь и ничего не вижу. Ее взгляд светится искренним теплом и сочувствием, а я вспоминаю те времена, когда во время школьных обедов сидела за столом в одиночестве, застенчиво теребила край футболки, полученной в «Армии спасения»
[16], и понимала, что у меня никогда не будет модной обуви или компакт-диска, о которых все вокруг только и говорят.
Я всегда думала, что хочу лишь разбогатеть, но, глядя теперь на Эмили, понимаю, что и этого тоже всегда хотела. Чтобы кто-то переживал за меня, принял в свой круг. И хотя это чертовски странно, что из множества людей в моей жизни именно эта команда «степфордских жен»
[17] признала меня своей, это действительно так.
И я благодарна им за это.
– Спасибо, – отвечаю я, пожав руку Эмили в ответ.
Мой телефон, лежащий на стойке, звонит; я бросаю на него взгляд, а Эмили и Кэмпбелл встают.
– Ответь на звонок, дорогая, – предлагает Эмили. – Мы сами найдем выход.
Я слышу, как они направляются к двери, но сама смотрю на экран телефона. Код города 205 – Бирмингем. Возможно, звонок из полицейского участка.
Если бы тебя в чем-то подозревали, то уже приехали бы за тобой, говорю я себе, проводя пальцем по экрану, чтобы ответить. Разговаривай нормально. Разговаривай спокойно.
– Алло!
Мой голос чуть дрогнул на последнем слоге.
– Джейн!
Это не полиция, не детектив Лоран. Это Джон, мать его, Риверс.
– Чего ты хочешь?
Я наяву вижу, как он ухмыляется на другом конце провода.
– Я тоже рад тебя услышать.
– Джон, я не… – начинаю я, но он обрывает меня.
– Я знаю, что у тебя куча дел, как и положено домохозяйке из Маунтин-Брук, так что скажу быстро. Церковь собирает деньги на новую звуковую систему, и я подумал, что ты захочешь внести свой вклад.
Я все еще настолько потрясена всем происходящим, что поначалу не ощущаю угрозы в его словах. Мозгу требуется секунда, чтобы осмыслить сказанное и понять, о чем на самом деле идет речь.
– Я полагала, что мы в расчете, – отвечаю я, пальцами свободной руки стиснув край стойки.
Джон молчит, а я слышу, как он что-то глотает. Я представляю, как он стоит на кухне в своей квартире и пьет «Маунтин Дью», и с трудом преодолеваю дрожь отвращения, вызванную этой картиной. Предполагалось, что я забуду его навсегда, но он продолжает возникать в моей жизни, самый жалкий в мире призрак.