Поэтому, когда примерно через час Эдди возвращается домой, я лежу на диване с айпадом в руке. Как и всегда, он наклоняется через край дивана и целует меня в висок.
– Моя девочка, – бормочет он, и я буквально кожей чувствую, как Эдди смотрит на экран.
Все его тело каменеет.
– Калифорнийский университет?
Я пожимаю плечами, не пытаясь спрятать айпад или выглядеть смущенной. Если я хочу, чтобы это сработало, Эдди должен убедиться в серьезности моих намерений.
– Я же говорила, что подумываю о поступлении в аспирантуру.
Он выпрямляется, руки по-прежнему лежат на подлокотнике дивана, костяшки пальцев побелели.
– В Калифорнии?
Я поворачиваюсь, опускаю ноги на пол и смотрю на него.
– Эдди, я люблю тебя и с удовольствием осталась бы здесь. Мне нравится быть с тобой, но я должна думать о своем будущем. Ты же понимаешь.
Он делает шаг назад, скрестив руки на груди.
– Понимаю, но я думал… Я думал, я ясно дал понять, что хочу, чтобы ты была здесь. Что твое место здесь. Со мной.
Я поднимаюсь на ноги и смотрю ему в лицо, вздернув подбородок.
– Я почти всю жизнь полагалась только на себя. Люди уверяли, что любят меня, но давали обещания, которые, в конце концов, не смогли сдержать.
Еще один шаг к нему. Я кладу руку на запястье Эдди.
– Я могу доверять только себе, Эдди. Я поняла это на собственном горьком опыте. Ты не можешь винить меня за то, что я строю планы на будущее. Такая уж я есть.
На скулах Эдди играют желваки, и я жду, затаив дыхание.
Он отворачивается и направляется в спальню. Внутри меня все обрывается: я все испортила, давила слишком сильно, слишком торопилась, и теперь Эдди собирается вышвырнуть меня. Черт возьми, я даже не смогу поступить в аспирантуру, потому что не заканчивала колледж, что же я…
Эдди возвращается с маленькой бархатной коробочкой в руке. От нахлынувших эмоций у меня кружится голова, но Эдди уже стоит передо мной, опускается на одно колено, коробочка открывается…
– Выходи за меня, – хрипло говорит он.
Я не могу оторвать взгляда от сверкающего кольца с изумрудом, от огромного зеленого камня в ореоле бриллиантов.
– Мне следовало сделать тебе предложение еще несколько недель назад, – продолжает Эдди. – Я давно этого хочу.
– Да уж, следовало, – отвечаю я дрожащим голосом, и это вызывает у Эдди легкий смех; черты его лица расслабляются, он берет меня за руку.
– Прошу тебя, Джейн. Будь моей женой.
Он надевает кольцо на мою левую руку; я чувствую шелковистый и гладкий металл, отполированный временем, и, хотя размер немного мал, кольцо выглядит идеально. Я разглядываю его на своей руке – великолепное украшение на моих неказистых коротких пальчиках со слегка неровными ногтями и местами облупившимся бледно-розовым лаком. Воздуха не хватает, сердце вот-вот выпрыгнет из груди; я убеждаю себя, что это логичный итог, победа, черт возьми, да, я выиграла, но это даже нечто большее. Это гораздо, гораздо большее. Я пугаюсь, но впервые чувствую, что имею право желать так много.
Что я получу все, что желаю.
– Вот блин, – шепчу я.
Эдди расплывается в улыбке, стоя на одном колене.
– Это значит «да»?
Я перевожу взгляд на него, преклонившего колено на этом роскошном деревянном полу, на его красивое лицо и лазурные глаза, и киваю.
– Да.
Эдди вскакивает, заключает меня в объятия и крепко целует – от этого что-то вспыхивает во мне. Я увлекаю его за собой на диван, срываю с него одежду, выгибаюсь навстречу рукам.
Чуть позже, слегка вспотевшие, полураздетые, мы лежим в обнимку, и я играю с его волосами, влажными на затылке.
– Надо было сделать тебе предложение в более подходящей обстановке, – бормочет Эдди мне в ключицу. – Пригласить тебя на ужин в ресторан.
– Но тогда мы не смогли бы заняться этим, – напоминаю я, подталкивая его бедром. – Или смогли бы, но подозреваю, что тогда администрация ресторана попросила бы нас уйти и никогда больше не возвращаться.
Эдди фыркает, потом поднимает голову и смотрит на меня сверху вниз.
– Ты уверена? – спрашивает он. – Насчет того, что хочешь выйти за меня замуж, даже если я ходячая катастрофа?
Я приподнимаюсь, чтобы поцеловать его в губы.
– Я выхожу за тебя замуж именно потому, что ты ходячая катастрофа.
Эдди снова смеется; когда он прижимается ко мне, поверх его плеча я опять вижу свою руку с кольцом на пальце.
Миссис Рочестер.
– 16 —
Я помолвлена. Помолвлена, черт меня побери!
Не могу перестать любоваться кольцом, тем, как камни сверкают на солнце, отмечать, каким тяжелым и прохладным металл ощущается на пальце. Но, как ни странно, для меня важнее не само наличие кольца, каким бы великолепным оно ни было; самое важное – это то, что Эдди купил кольцо еще до того, как я решила, что хочу выйти за него замуж.
Он сам захотел этого. Он выбрал меня. Прежде меня еще никто не выбирал. Всю жизнь меня старались сбыть с рук и придирчиво оценивали, а теперь все изменилось.
Я уже раз десять проезжала мимо местного свадебного салона, столь непохожего на крупные магазины одежды в торговых центрах и рядах. Я разглядывала выставленные на витрине изящные кружевные и шелковые платья и, хотя никогда не считала себя женственной красоткой, в глубине души все же ощущала некоторую… мечтательность.
И даже сейчас, когда я открываю дверь, над головой звенит колокольчик, а в моей груди что-то отзывается ему в унисон.
В салоне нет верхнего освещения, только продуманно расположенные светильники, огромные окна и стеклянная крыша; платья не висят кучей на вешалках в таком беспорядке, что среди множества рядов тяжелых юбок и расшитых бисером корсажей едва ли можно понять, что к чему, – вместо этого некоторые выставлены на старомодных проволочных манекенах, а другие разложены на антикварной мебели, словно невеста только что выскользнула из них и небрежно бросила на дверцу ближайшего шкафа. В этом салоне не боятся, что покупательницы запачкают платья или как-то еще их испортят – тот, кто ходит по таким магазинам, умеет вести себя правильно, так что нет никакой необходимости в накидках из полиэтилена, призванных защищать платья от чужих грязных рук, как это принято в дешевых свадебных салонах.
Меня встречает женщина с мягкими светлыми волосами, уложенными в красивый шиньон, ее одежда напоминает наряды Беа, которые я видела на фотографиях: элегантное, но в то же время женственное блестящее черное платье-футляр, нитка жемчуга и пара туфель-лодочек, украшенных узором «гусиная лапка» с крошечными ярко-розовыми бантиками на пятке. Само собой разумеется, ее зовут Хантли. Я замечаю ее оценивающий взгляд на своем кольце, и, хотя, без сомнения, Хантли не настолько глупа, чтобы тут же начать прикидывать в уме стоимость, ее улыбка определенно теплеет.