Живи и давай жить другим - читать онлайн книгу. Автор: Хендрик Грун cтр.№ 29

Карла обещала «постараться изо всех сил» и даже поискать лабрадора.

– В общем, жене очень нравятся пятнистые черно-белые собаки, – успокаивал я.

– Но они, блин, жутко дорогие, – предупредила она, – восемьсот евро, не меньше.

Я заверил, что деньги не проблема.

– Значит, буду искать. Кстати, очень мило, что вы позвонили.

– Ты.

– Так я же не звонила!

– Ладно, Карла. У тебя есть мой номер телефона, звони, когда что-нибудь узнаешь.

Она обещала.

– Огромное спасибо, Карла. До скорого звонка.

– Ладно! Ну пока!

Вчера моего тестя хватил инфаркт.

Я сидел на залитой солнцем террасе, когда раздался звонок Афры:

– Папа в больнице. У него инфаркт.

Она рыдала.

– Ты где?

– В интенсивной терапии, здесь, в Пюрмеренде.

– Сейчас приеду. Возьму такси.

Инфаркта никому не пожелаешь, но если на то пошло, мой тесть Пит – самая подходящая кандидатура.

Я приехал через полчаса. Афра сидела у постели отца, не женщина, а воплощенное отчаяние.

– Ну да, он тяжелый человек, но он же мой отец. Сначала мама, теперь папа.

Я не знал, как ее утешить. Обнял за плечи, но она, кажется, не заметила.

Впервые за много лет Пит вызвал во мне что-то вроде сострадания. Передо мной лежал бледный худой старичок со страхом смерти в глазах. Слишком слабый, чтобы говорить. Впервые за много лет он не брюзжал и не отравлял жизнь другим. По крайней мере сознательно.

Стыдно признаться, но в тот миг я подумал, что Пит со своим инфарктом нарочно устраивает мне прощальную пакость. Ведь если он собирается еще долго балансировать на грани жизни и смерти, я вряд ли смогу бросить Афру и отправиться с приятелями играть в гольф во Франции и Италии.

– Что сказал доктор? – спросил я.

– Тяжелый инфаркт. О его шансах пока ничего сказать нельзя.

Афра непрерывно утирала красные глаза бумажным носовым платком.

Поздно вечером мы молча вернулись домой. Я приготовил Афре чашку травяного чая и сам тоже выпил, за компанию.

Афра подняла голову.

– Что это ты пьешь?

– Травяной чай.

Позже в постели я подумал, что отец Афры снимет с нее тяжкое бремя, если не слишком задержится на одре болезни и испустит последний вздох. И мне в свою очередь будет легче оставить ее с собакой, домом и подругами. С другой стороны, если она так переживает за своего несчастного папашу, то как же сильно будет скорбеть обо мне? Мне не хотелось об этом думать. А если о чем-то не хочется думать…

– Я достала одного, – ликовала вчера Карла по телефону, забыв представиться. Я даже несколько растерялся.

– Это ты, Карла?

– Да, я нашла лабрадора, ну почти. Он еще должен родиться, но его пока не продали. Так что вы можете его купить за восемьсот двадцать пять евро.

В этот момент из кухни появилась Афра.

– Что ж, хорошо, но сейчас я должен повесить трубку. Надо подумать.

Я повесил трубку.

– О чем это тебе надо подумать? – спросила Афра.

– У Йоста для меня поручение.

– Но обычно ты берешься за них не раздумывая.

– А сейчас хочу спокойно подумать, из-за ситуации с твоим отцом.

– О!

Я нашел отличную отговорку. Через час, когда Афра уехала в больницу, я отзвонил Карле из «Выгула». После того как я бросил трубку, мне стоило труда умаслить ее. Дело в том, что Карла очень мила, только туго соображает. Но она быстро обрела прежний энтузиазм.

– Ох, я так рада за вас! Это настоящий породистый пес. Вы уже придумали кличку? Мне, например, нравится Плуто. Или Шалун.

Я сказал, что мне нравится Аристотель. Она сочла эту кличку странной и слишком длинной для пса.

– Как-то коряво звучит. А-ри-сто-тель, рядом! Если пес, к примеру, глуповат, он вообще не запомнит собственную кличку.

Тут она была совершенно права.

– Можно я поеду за ним вместе с вами? А вдруг это окажется сучка? Или вам без разницы? Хотя у нее каждый месяц течка. А вы, конечно, не хотите щенков? – трещала она.

– Нет, Карла, кобелек или сучка мне без разницы. Сучку назову Аристотелой.

Это она сочла совсем уж бредовой идеей.

Понадобилось изрядное время, прежде чем мне удалось пристойно закончить разговор. После чего я позвонил заводчику.

В конце мая на ферме в Бемстере получу шестинедельного щенка лабрадора. Оплата желательно наличными. И если мне не нужна квитанция, получу скидку 30 евро. Так, с собакой дело в шляпе.

В большинстве случаев я ухитряюсь вежливо их избегать, этих подруг Афры. Но теперь они были так заняты поддержкой моей жены в ее отчаянном положении, что почти постоянно одна-две сидели у нас за кухонным столом. В большинстве случаев за чашкой травяного чая, но иногда и за бокалом розового. «Утешное винишко» – так называет его Йенни. Йенни – одна из теннисных партнерш Афры. Всего в клубе восемь женщин, точнее говоря, четыре пары. Каждую субботу они играют друг против друга. Сами они считают, что еще в состоянии послать хороший мяч. Разумеется, они тратят значительно больше времени на перерывы и отдых, чем на саму игру. Я это знаю, так как каждый год в июне устраивают турнир, в котором могут участвовать мужья. «Могут» в случае Афры означает, что я могу отказаться, но только если сломаю ногу. Три дамы, по причине отсутствия партнеров, приглашают сестру или мать. Приглашенные отнюдь не повышают спортивный уровень турнира, за исключением одного мужчины, который превосходно играет в теннис, но не умеет к ним подладиться. Посылает резаные мячи прямиком в бабулю шестидесяти восьми лет.

И больно видеть, как плохие игроки во время бездарной партии спорят за мяч, который то ли ушел, то ли не ушел в аут.

По окончании турнира в клубе всегда устраивают барбекю. Благодаря выпивке я кое-как одолеваю этот день.

Теннисные подруги Афры составили график визитов, чтобы по очереди поддерживать ее в трудное время. Честно так честно: есть среди них парочка компанейских дам, которые умеют поднять ей настроение, но две другие столь щедры на угнетающие сюжеты, что так и хочется самому свалиться с инфарктом. «Моя мать после удара вообще ничего не могла. Только мочилась. Уму непостижимо, сколько может мочиться один человек. А твой отец сильно мочится?»

Одна из подруг считает, что лучше всего успокаивает порция тенниса. Я должен внушить это Афре, убедить ее, что партия в теннис не означает неуважения к больному отцу.