Закон затона - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Силлов cтр.№ 4

А через полминуты внутри его раззявленного рта, сведенного посмертной судорогой, появился синий свет – и наружу, с хрустом выворачивая из десен мешающие проходу зубы мертвеца, неторопливо вылезла «панацея». И на коротеньких ложноножках попыталась сбежать, однако Петрович ловко подставил контейнер, отловил артефакт и захлопнул крышку.

– Теперь совесть чиста, – немного запыхавшись, произнес он. – Можно сказать, что ущерб от бракованных зажигалок мы сегодня отбили.

Потом торговец перевел взгляд на мертвое тело – вернее, на то, что от него осталось. А именно – кожу, завернутую в одежду. Больше внутри ничего не было, как это всегда случается, если лечение «панацеей» не задалось.

Труп артефакт выжрал без остатка. То, что осталось от Дрозда, можно было сеном набивать и получившееся чучело в угол ставить для красоты. Даже на шарики для глаз тратиться не надо – глаза незадачливого сталкера навеки остались остекленевшими, слегка поблескивающими изнутри синим потусторонним светом.

Но Петрович чучелами не занимался, жизнь на другое научила. Потому он кивнул на останки и бросил кибу:

– Набей это тем барахлом, что он с собой притащил, – автомат его ушатанный, контейнеры для артефактов, одежду и рюкзак тоже внутрь засунь, и выброси в болото.

– Хабар же, – осторожно заметил киб. – Продать можно.

– Расход, конечно, – согласился Петрович. – Но мне нафиг не надо, чтоб слухи пошли, будто я специально сталкеров мочу, дабы потом их тряпки сбыть. А так был Дрозд – и вдруг пропал. И барахло его вместе с ним. Значит, или утонул в болоте, или в аномалию попал. Мне нафиг не надо, чтоб через его убитый автомат или помеченные сапоги ко мне ниточка потянулась. Этих вольных сталкеров хрен поймешь – то по барабану, что кореш пропал, а то давай искать его всем гуртом, типа, жизни положим, а братана найдем.

– Как всегда мудро, хозяин, – кивнул киб и принялся за дело.

– А то, – хмыкнул Петрович. Хоть и сам в свое время заказал, чтоб Захаров в прошивку его кибов эту фразу встроил, а все равно каждый раз приятно такое слышать.

* * *

Лазурное сияние заливало все вокруг.

И я сам был частью этого сияния, растворенным в нем элементом вселенной цвета чистого неба, где нет ни времени, ни материи, ни чувств, ни эмоций…

А потом внезапно эта волшебная вселенная схлопнулась, став концентрированной болью.

И я состоял из этой боли, став комком страданий, пронизывающих каждую клеточку моего тела.

Да, оно вновь появилось у меня. Тело, извивающееся от боли, которую нельзя представить и невозможно терпеть. Но мозг не хотел выключаться, отправлять в спасительное забытье того, кто вот-вот сдохнет на этом вонючем полу…

Но ничто не может продолжаться вечно. Постепенно расплавленная лава, выжигающая меня изнутри, стала остывать – и наконец исчезла совсем. А я остался валяться, словно смятая тряпка, – такой же бессильный и безвольный, неспособный даже пошевелиться.

Однако понемногу мой мозг оправился от шока, а глаза привыкли к полумраку – и я осознал, что лежу в каком-то сарае на куче прелой соломы. Сквозь щели между неплотно подогнанных досок, из которых была сколочена крыша, пробивался тусклый солнечный свет, позволяющий рассмотреть окружающую обстановку.

Сарай был старым, удивительно, что еще не развалился. И вонючим, как воняют неухоженные сельские строения, когда, поковырявшись в грязи и навозе, неочищенный инструмент годами суют в такие вот на скорую руку собранные хранилища. Они и сейчас присутствовали – изрядно подубитые вилы, лопаты, грабли, мотыги, прислоненные к стене либо просто валяющиеся на полу. Плюс пара мятых ведер. И ржавый волчий капкан, висящий на вбитом в стену загнутом гвозде.

Я же, пока разглядывал весь этот хлам, вспомнил все. В том числе и то, по какой причине тут оказался. Я ж тогда искренне, от души попросил Монумент вернуть меня в Чернобыльскую Зону. Что на меня нашло – не знаю. Может, навоевался с фашистами и на этой почве ностальгия пробила по своему времени и своей вселенной? А поскольку для меня опостылевшая Зона уже изрядное количество времени была от души ненавидимым домом, вот и попросился домой, так как больше проситься некуда. Нет бы пожелал оказаться в Париже, например, – так нет, Зону ему подавай. ^[3]

Иногда я себя за такое очень не люблю. За эмоциональную мимолетность. Приспичит чушь какая-нибудь – все, хочу ее, прям не могу. А если вдуматься, нафиг она мне не уперлась. Но в тот момент сильно загорелось – ну и вот. Получай свою хотелку в полном объеме. Правильно классик написал: «будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться». Вот и мое, похоже, сбылось… Только хорошо бы выяснить, в какой чертов угол Зоны отчуждения закинуло на этот раз.

Я с третьей попытки поднялся на ноги – слабость была такая, что прям хоть ложись и помирай. Но справился старым испытанным способом, а именно нажал болевую точку на сгибе локтя, коротко взвыл от такого самомассажа, но – помогло. Боль вообще сама по себе отличный стимулятор для того, чтобы заставить кого-либо сделать что-то, чего он делать не хочет.

И к себе самому это тоже относится. Куда вялость делась… Сразу энергии хоть отбавляй, особенно если нажать – и подержать. Организм тут же кучу разновсяких полезных веществ начинает вырабатывать, лишь бы от этой боли избавиться. Давно известно, что наше тело – как хитрая и ленивая лошадь, которая не желает работать ни в какую, пока ее как следует не пнешь.

Почувствовав нужный результат, я палец убрал, и, на ходу разминая враз отключившуюся руку, аккуратно подошел к дощатой двери. Прислушался…

Вроде тишина, только похоже, неподалеку кто-то тихонько рыдает-всхлипывает. Ну, мы такое не раз проходили, замануха известная. Особенно голодное квазимясо поплакать в кустах любит, а как пойдешь туда с чисто человеческим желанием помочь, так враз тебя две конечности-пики и проткнут насквозь. Причем так, чтоб ты не сразу окочурился, а в полной мере ощутил, каково это, когда тебя подтянет к себе мерзейшая с виду тварь и начнет жрать заживо…

Оружия у меня с собой не было никакого, кроме «Бритвы», наловчившейся жить внутри руки, словно в ножнах. Но я ее лишний раз доставать не люблю, слишком больно она из руки вылезает. А уж как обратно вползать начинает – это вообще труба, боль такая, что того и гляди вырубишься. Пиявка Газира, дрыхнувшая под кожей другой руки, вообще не в счет – по ходу, эта зараза в настоящего паразита превратилась. Раньше чуть что на помощь приходила, а сейчас хрен ее добудишься, даже когда смерть в затылок дышит.

Потому я прихватил вилы с присохшим к ним навозом, тихонько открыл дверь и вышел из сарая.

Как и ожидалось, я был в чернобыльском селе, из которого в далеком восемьдесят шестом эвакуировали всех жителей. Много их в Зоне, этих пустых сел с потихоньку разваливающимися домами, местами по самые окна вросшими в зараженную землю…