Уездная учительница магии - читать онлайн книгу. Автор: Варвара Корсарова cтр.№ 72

Он замолчал, глянул на меня хмуро и добавил:

— Конечно, если ты собираешься задержаться в Крипвуде.

— Я сказала тебе это в момент нашей первой встречи и повторю вновь: никуда я не уеду. По крайней мере, до конца этого года. Но я рада, что ты больше не стремишься выставить меня из Крипвуда.

Наверное, я ждала, что он будет пылко уговаривать меня остаться навсегда, потому что была немного разочарована, когда он промолчал.

Он открыл дверь автомобиля и жестом пригласил садиться.

— Честно говоря, не знаю, стоит ли мне переезжать в квартиру в городе, — сказала я. — Теперь у меня хозяйство — кабан. Куда я его дену?

— Кабана придется отдать. Себе я его не возьму, уж прости. Сроду не держал скотину.

— А Регина была бы рада, — ответила я шутливым тоном, чтобы скрыть досаду. — Если его отмыть, выйдет милый домашний питомец. У вас ведь уже живет пони. Как там его... Вилли. Названный в честь столичной красавицы госпожи Вильгельмины Денгард. Жили бы у тебя Велли и Вилли. Разве не прелесть?

Корнелиус улыбнулся и ничего на это не ответил.

— Кроме того, хочу, чтобы Ланзо жил со мной. Он нашелся — ты знаешь?

— Знаю, — кивнул Корнелиус, осторожно выруливая между кочками на пустыре. Дорога к Кривому дому не была приспособлена для автомобилей, и Корнелиус каждый раз болезненно морщился, когда колесо попадало в яму. — Заходил в полицейский участок, потом встретил Хеймо. Заглянул и к Герхарду — ты хорошо решила, что отправила Виктора к нему. Состояние у него. — он нахмурился, — необычное.

В чем заключалась необычность состояния уборщика мы обсудить не успели, потому что подъехали к дому.

— Нам доставили ужин из трактира. Спасибо, что позаботился. Хочешь перекусить?

— Спасибо, я не голоден. Давай-ка лучше помогу тебе.

Он снял пальто и пиджак, закатал рукава и взялся за хозяйственные дела, как будто богатому лесопромышленнику заняться больше было нечем. Но его помощь пригодилась: иначе я бы не дотащила тяжелый котел до кормушки.

Потом Корнелиус разговаривал с Ланзо и умывался, а я старалась не смотреть на него.

Все это было странно и ново для меня: и его забота, и его присутствие в доме, и его покладистость, и нежность, с которой он обращался ко мне. От его голоса у меня вздрагивало что-то в груди, и горели щеки, и думалось о том, о чем думать вовсе не полагалось.

Время от времени он поглядывал на меня, и я поняла, что он ждет, когда я уложу Ланзо спать, чтобы поговорить без помех. Отчего-то приближающийся разговор страшил меня, но в то же время мне не терпелось задать ему давно приготовленные вопросы.

Или же отложить вопросы и разговоры на потом? Действительно, отчего бы не заменить их поцелуями?

* * *

Корнелиус беседовал с Ланзо спокойно и дружелюбно. Закутавшись в одеяло, мальчик устроился на полу перед печкой, как маленький бродяга, — только глазенки сверкали да белели босые пятки из-под края одеяла — и восторженно слушал сидевшего перед ним на табурете мужчину.

Он сцепил руки, оперся локтями о колени и наклонился, чтобы быть ближе к мальчику, и обстоятельно рассказывал о том, как все у него устроено на лесопилке. Иногда Ланзо перебивал его вопросами. Казалось, он совершенно забыл о своей робости и ничуточки не стеснялся.

Но Корнелиус не просто развлекал мальчика. Иногда он как бы невзначай спрашивал его о том, что произошло прошлой ночью, и о том, как проходит повседневная жизнь школьного уборщика: какие люди заглядывают к нему в сторожку, кого навещает Лукаш, не замечал ли Ланзо странностей в его поведении в последние дни.

Корнелиус выпытывал нужные сведения так мастерски, что Ланзо ничего не заподозрил, отвечал охотно и простодушно. Но Корнелиуса его ответы, кажется, не удовлетворяли. По легкому подергиванию уголка его рта я уже научилась различать скрытую досаду.

Чтобы не мешать их беседе, я накинула жакет и вышла на улицу — пройтись в прохладных сумерках, успокоиться, привести мысли в порядок. В последние дни столько всего случилось, что впору было думать: полно, не сижу ли по-прежнему в палате клиники святого Модеста, одурманенная лекарствами, и воображаю все безумные события и приключения?

Я погуляла немного вокруг дома, вгляделась в черную стену леса и очертания кладбищенской оградки и подивилась тому, что, оказывается, и к мрачному пейзажу я успела привыкнуть. Он больше не вызывал у меня легкого озноба и тянущего чувства под ложечкой.

Если судить не предвзято, Кривой дом расположен в красивом месте. Тишина, покой. Над городом догорает заря, а тут, на окраине, небо темно-синее. Лес слабо шумит, ветер приносит сыроватый хвойный запах. В низинах колышется туман — он всегда приходит на вечерней и утренней заре.

Там, в лесу, сейчас черно и жутко, а окна моего дома весело горят, и от того, что рамы перекошены, вид у них залихватский.

Все кажется другим, когда в доме тепло, уютно, а у огня люди ведут задушевную беседу.

Я плотнее запахнула жакет и села на крыльцо. Через минуту мягко стукнула дверь, и на ступеньки рядом со мной опустился Корнелиус. Он устроился близко, наши плечи и ноги соприкоснулись. Я невольно вздрогнула, не зная, хочется ли мне прижаться к нему теснее или отодвинуться.

Было странно сидеть рядом с ним: он одновременно вызывал во мне чувство защищенности и смутное беспокойство.

Мне не удавалось избавиться от настороженности — слишком уж стремительно изменились наши отношения за сутки. Вчера мы были врагами, он хотел выставить меня из города. А теперь... кто мы? Друзья? Союзники? Будущие любовники? Что он ждет от меня?

— Замерзла? — спросил он. — Может, вернемся в дом? Ланзо еще не спит: я дал ему учебник, чтобы повторил урок на завтра.

— Нет, посидим тут... я не замерзла.

Мы замолчали. Корнелиус, как мне показалось, тоже был в замешательстве и не знал, что сказать. Он достал трубку и кисет, покрутил и спрятал.

— Все же есть своя прелесть в том, чтобы жить на окраине, пусть и в таком безумном доме, как твой, — озвучил он те мысли, что крутились у меня в голове несколько минут назад.

Он опять замолчал, и после паузы признался:

— Я рад, что вернулся в Крипвуд.

— Почему ты уехал отсюда?

— По той причине, по какой молодежь убегает из дома во все времена. Молодым не нравится монотонная жизнь. Им хочется столичного шума и приключений. Кроме того, мне осточертело работать на отцовской лесопилке, — он улыбнулся, и я сжала руку в кулак, потому что отчаянно захотела коснуться его губ, его щеки. пробежать пальцами вдоль его шрама.

— Тогда, двадцать лет назад, наше семейное предприятие было в плачевном состоянии. Все разваливалось, не хватало денег на обновление. Рабочих было трудно найти. Отец не умел договариваться с покупателями. Мир бизнеса менялся, отец был в растерянности. Когда он умер, я, унаследовав лесопильный завод, начал почти с нуля. Годы вдали от дома многому меня научили. Да и деньжат удалось скопить.