– Вот, возьми, моя Дилли Ди…
Она раскрыла ладонь Дилл и что-то в нее вложила. Что-то круглое, черное и тяжелое лежало на тонких пальцах Дилл. Камень Волчьего дерева. Гадальный камень матери. Потом она посмотрела на меня, строго.
– Ступай в ковен
[1]. Найди мою сестру. Позаботься о Дилл. Давай же, иди!
Я помню это. Ее лицо – как смола, застывшая на древесной коре. Трещина рта. Пламя в глазах.
– Иви, поклянись, что всегда будешь присматривать за Дилл.
Ее лицо было суровым – от любви. Я слышала крики. Они приближались.
– Ради моей крови, твоей крови, крови твоей сестры… – Она толкнула меня. – Поклянись и иди, Иви!
И это теперь навсегда со мной. Ее рот, искривленный криком, ее ярость, обращенная на меня.
– Я клянусь, мама…
А потом я взяла Дилл за руку, и мы побежали.
Мы бежали к ближнему лесу. Как зайцы от собак. Так ведь ими они и были. Не мужчинами – псами, которые воняют и пускают слюни. Мы добежали до деревьев, когда я услышала вопль, который вонзился в меня глубоко, как нож.
Дилл хотела вернуться, но этому не бывать. Она тянула меня, пинала и царапалась. Мать снова закричала. Я помню этот крик – визг лисы, пойманной в силки.
– Иви, они делают ей больно… ИВИ!
Но я держала Дилл крепко. Она сжимала в руке камень матери, так, что побелели пальцы.
– Тише, Дилл, – нас поймают.
Их было четверо. Они сломали ее палку. Порвали платье. Мать подняла руку к груди, пошатываясь на здоровой ноге, ее темные волосы развевались, глаза пылали, словно угли в костре.
И я поняла. Она увидела, что ее ждет.
И в тот же момент она увидела, что ждет их.
– Не троньте моих детей! – Ее голос, отдаваясь эхом, возносился к небу, которое смотрело на них. – Или, я клянусь, вы все… – Она показала на четверых, следивших за ней. – Вы все умрете!
Она была такой сильной, такой красивой, такой одинокой.
Тогда один из них подскочил к ней и ударил ее по лицу.
Как будто он ударил не ее – меня. Я едва не закричала от боли.
Мать упала.
Как же мне хотелось побежать к ней. Кинуться на них, порезать этих псов. Но у меня не было ножа. А их было слишком много. И я бы нарушила слово, данное матери.
Беги, Иви. Ради меня. Ради Дилл.
Моя сестра извивалась как дикая кошка. Но я держала ее крепко, когда высокий повернулся в нашу сторону, словно почуяв наш запах. Я быстро потянула Дилл вниз, к земле.
– Мама, мама, мама… – всхлипывала она. Ее пальцы хватались за мои.
Внутри у меня все сжалось – так стыдно было, что мы прячемся. Я отметила его, этого Высокого в его высокой черной шляпе. Он поднял руку, словно для приветствия. Затем опустил, и его люди кинулись выполнять приказ. Смеясь, крича, они подняли мать, которая сопротивлялась изо всех сил.
Я не могла пойти. Их было слишком много.
Иви.
Они бросили мать на землю и вытянули ей руку. И самый толстый из них разбежался и прыгнул, как заигравшийся мальчишка. Он прыгнул и сломал ей руку. Этот звук… словно надломилась старая ветка в лесу, где мы прятались. Он сломал ей руку. И мать кричала и каталась по земле, а они смеялись. Эти псы, эти мужчины смеялись.
Они обступили ее. Я не могла видеть.
Прошу тебя.
Четверо мужчин.
Ради меня.
Они избивали ее.
Ради Дилл.
Снова и снова.
Уходи. Сейчас же.
И тогда я осознала.
Я не могла побежать к ней, но я могла проклясть их.
Так я и поступила. Прокляла их со всей своей яростью.
Не будет мне покоя, пока не отомщу.
Вспять время поверну и свет я отыщу.
И псы падут в грязи, и смерть рассудит их.
Тогда лишь успокоюсь.
Я прижала лицо Дилл к своей груди, чтобы она не видела этих ударов.
Они кричали – им было весело. Они толкнули ее на землю. И все же мать поднялась на колени. Ее рука болталась, как паутина, порванная ветром.
– Мои дети!
Ее голос отдавался эхом – чтобы я слышала его впредь. Потом воцарилась тишина, и в этой тишине была мать, и мужчины, и мы, наблюдавшие за ними, и биение наших сердец.
Один из них выступил вперед. Он был совсем юн, еще не мужчина – мальчишка. Он поднял мушкет.
А мать подняла глаза на этого смельчака. И плюнула.
Он выругался, вздернул мушкет и выстрелил ей в голову. Она откатилась и застыла, не шевелясь, в грязи.
И мы поняли: мать мертва.
– Нет. НЕТ!
Дилл отталкивала меня, рыдала, но я зажала ей рот рукой. Она была тогда совсем крохой. Не очень-то сильной. Быстрой, как кошка, но легкой, как птичка.
– Ш-ш-ш или нас схватят! – Боль искажала мой голос. – Тихо, Дилл… слышишь?
Слезы Дилл текли по моей руке, в ее глазах застыл крик. И все же она кивнула, дрожа.
Они стояли над матерью. Негромко переговаривались – мясники, оценивающие свинью. Некоторые поджали хвосты. Как псы. Как псы. Высокий толкнул смельчака, убившего нашу мать, и заорал:
– Ведьму должны были судить, малец! Мы еще не поймали ее детей!
Холод разлился по моему телу, по коже побежали мурашки. Они знали о нас, они искали нас.
Мальчишка заорал в ответ – он не боялся:
– Ты видел – она прокляла меня! Нужно убивать таких быстро, чтобы проклятье не сбылось!
Он плюнул на тело матери и пнул ее искалеченную ногу. Я боролась с желанием выхватить у Дилл гадальный камень, подбежать и расшибить ему лицо. Но я не могла, я не могла.
– Найти их! – Высокий повернулся к своим псам – к тощему, к толстому и к тому смельчаку. – Найти их сейчас же!
Нам пришлось бежать, мама.
Я прокляла их – и прокляла как надо. Все, чему ты меня научила, я вложила в это.
Высокий погнал свою свору к лесу.
Мы побежали что было духу.
Мы бежали ради тебя.
Мы бежали через темный лес, Дилл не отставала.
Хоть и была она крохой, но бегать умела так же быстро, как и я. Помню, как гонялась за ней и ее загорелые ноги мелькали в летних сумерках. Тогда мы бегали как сестренки, а не как зайцы, которые дрожат за свою шкуру.