Свекровь пришла к ним спустя год после рождения Мальчика. Пани Эстер молча подошла к детской кроватке, отодвинула полог, чуть наклонилась, чтобы получше разглядеть внука. Ее лицо исказилось гримасой боли.
– За что? – шептала она. – Ты мало у нас отнял? Тебе было мало Бейлки, Моше, Иосифа и Рахель? Ты, видно, забыл про Марека – конечно, – ему было всего три месяца! Я думала, мы с тобой давно рассчитались. А нет, ты хочешь еще! Еще и этого ребенка, все тебе мало. Я проклинаю тебя!
Анна вздрогнула.
Не снимая черного бархатного плаща и крохотной шляпки с вуалью, сидя на краешке стула и прижав к лицу руки в кружевных перчатках, Эстер повторяла, как умалишенная:
– Мало! Все тебе мало! Когда же ты успокоишься! Бедные мои дети! За что это вам? Ладно мне, но вам?
Пытаясь успокоить мать, Марек обнимал ее, совал стакан с водой, но она отталкивала его руки и продолжала причитать.
– Пани Эстер, – дрогнувшим голосом заговорила Анна. – Не стоит так реагировать. Мы… мы так любим его! И мы даже… счастливы.
– Дура, – коротко бросила свекровь. – Счастлива? А мой сын? Он тоже счастлив?
Анна посмотрела на мужа.
Тот скорчил мину, дескать, не обращай внимания! Ты все знаешь про эту актрису!
Но потом случилась странная и почти необъяснимая история. Эстер не смогла полюбить единственного сына, красавца и умницу, здорового и крепкого ребенка, а к внуку она привязалась. Почти каждый день являлась в их дом, хватала на руки Мальчика, и на ее бледном, печальном, не знавшем улыбки лице расцветала счастливая улыбка. Помощи от нее, разумеется, не было. Да ее никто и не ждал. Хотя нет, не так: то, что она полюбила Мальчика, было больше чем помощь, хотя ее ежедневные визиты раздражали даже спокойную и выдержанную Анну, что говорить про Марека. Но Анна всегда встречала ее с улыбкой: видела, чувствовала, это была настоящая, глубокая привязанность и любовь.
– Какой он милый, – без конца повторяла пани Эстер. – Нет, Анна, ты посмотри! Он меня узнает! Ты не веришь? Смотри – он улыбается!
Стараясь сдержать вздох, Анна, конечно, кивала. Улыбка… Какая улыбка? Гримаски, толкуй их как хочешь.
Возясь на кухне, она слышала нежные причитания и в который раз поражалась.
– Радость моя ненаглядная! Солнышко ясное! Ах, какой чудный мальчик! Ни у кого нет такого чудесного мальчика!
А Марек ревновал – вот дурачок! Ревновал и раздражался:
– Представляю, как она тебе надоела! Выдержать мою матушку – дело нелегкое. Очень сочувствую! – И добавлял с тяжелым вздохом: – Ну ты же знаешь, она человек нездоровый…
Все так. Но Анна искренне радовалась, что бедная Эстер была способна на чувства. Значит, не все выгорело в ее несчастной душе, что-то осталось.
Через пару лет они ко всему почти привыкли. Им выпала такая судьба, что поделать. Значит, надо жить и по возможности радоваться. Или по крайней мере стараться не падать духом. Делали вид, что у них все так же, как в обычных, нормальных семьях. Иначе никак.
Они отмечали дни рождения Мальчика, и бабушки приносили подарки. Мама пекла свои знаменитые пироги и эклеры. Иногда заезжал, вернее заскакивал, свекор – коротенько, на двадцать минут. Торопливо выпивал рюмку коньяка, закусывал пирожком, желал всем здоровья и исчезал: «Дела, извините!» На Мальчика он не смотрел. Увидев мужа, Эстер опускала голову, да и он делал вид, что ее и вовсе нет в этой комнате. После его ухода все переглядывались, понимали – отношений там нет никаких, кроме соседских.
Пан доктор все еще был очень хорош собой, подтянут, строен и моложав, всегда загорелый и модно, с иголочки одет. Словом, красавчик. Все знали, что у него молодые любовницы. Эстер это не интересовало, и она, и муж жили своей жизнью. Только раньше ее жизнь не имела смысла, а теперь в ней были и смысл, и радость – ее обожаемый Мальчик.
Именно Эстер нашла знаменитого профессора в Швейцарии, господина Бойца, специалиста по нервным болезням, списалась с ним и договорилась, что они привезут к нему ребенка.
В январе поехали в Базель. Анна, Эстер и Мальчик. Марек не смог отпроситься с работы. Швейцария поразила Анну чистотой, кукольностью, ненастоящестью, сказочной, словно нарисованной, красотой. Горы и поля, леса и реки, бесконечные озера – все казалось игрушечным. Разместившись в отеле и передохнув, они заказали такси и отправились на прием.
Профессор Бойц был немолод и нехорош собой – огромный, сизый, как слива, нос нависал над большой оттопыренной губой. Но был он мил и любезен – внимательно осматривал Мальчика, проверял на рефлексы, гугукал и улыбался, словно пытался его рассмешить. Затаив дыхание женщины ждали заключения профессора. Им казалось, что они ждут приговора. Впрочем, так оно и было – приговору швейцарского профессора можно было верить.
Наконец он уселся в глубокое, блестящее, малиновой кожи кресло, снял очки, протер их белейшим носовым платком, снова надел на толстый сизый нос и поднял глаза на двух замерших, перепуганных женщин.
Увы, его вердикт был невеселым.
– Да, малые подвижки есть, вы героические женщины, массажи и прочее продолжать, курортами не пренебрегать, но это лишь для поддержания состояния, но никак не для его улучшения. Все, что можно, вы уже сделали. И, увы, вряд ли сможете сделать что-то еще. Главное – удержать то, чего вы достигли. А достигли вы многого! Я впервые вижу такую самоотверженность и такую волю, дорогие дамы! Я выпишу вам витамины, советую купить их здесь, а не в Польше. Нашей фармакологии я доверяю больше. И еще, – он поднялся из скрипучего кресла, – я желаю вам сил. Сил и терпения. Ваш путь труден, а результат стараний, к сожалению, минимален. И все-таки рук не опускайте. Когда бессильна медицина, тогда помогает любовь, поверьте моему опыту. И можно совет?
Анна кивнула. Застывшая Эстер сидела с прямой спиной и смотрела в стену.
Профессор улыбнулся:
– Оставайтесь на пару дней в Базеле, милые дамы! Прогуляйтесь по магазинам, посидите в кафе. Как вы знаете, у нас лучший в мире шоколад. Пообедайте в ресторанчике у озера, там подают великолепную форель. Сделайте себе подарок. Поверьте, это придаст вам сил и улучшит настроение. И еще – прошу меня извинить…
– За что? – удивилась Анна.
– За то, что не смог вас обрадовать…
В Базеле они провели еще два дня, Анна торопилась к мужу.
Четко выполнили пожелания профессора – гуляли по улицам, пили кофе в маленьких кафе, ели шоколад и пирожные, пообедали в ресторанчике у озера.
Почти все время Эстер молчала. Пытаясь ее разговорить и хоть как-то оживить, Анна предлагала ей зайти в магазины.
– Ах, какая милая шляпка, а какие изящные полуботинки! – пыталась щебетать она, ни черта не понимая ни в шляпках, ни в обуви. Не глядя на витрины, Эстер проходила мимо. В поезде, уставившись в темное, почти черное окно, она даже не прилегла.