Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - читать онлайн книгу. Автор: Джон Диксон Карр cтр.№ 55

Злодей-томми, как утверждалось, сжигал фермы потому, что ему это нравилось. Он грабил всех без разбору, и его поощряли на это офицеры, и он это делал с самого начала. Он использовал разрывные пули. Он закалывал штыком младенцев и бросал их трупы в пламя горящих домов. Его особенно тянуло на изнасилования, он насиловал каждую попавшуюся бурскую женщину.

«Я воевал со всеми племенами дикарей Африки, — орал из своего изгнания президент Крюгер, — но никогда не встречался с такими варварами, как британцы».

Бурских женщин и детей, как утверждалось, размещали в местах, которые назывались концентрационными лагерями. С ними жестоко обращались, издевались над ними и морили голодом. Женщин, которым до этого удалось избежать изнасилования, привозили в лагеря, чтобы насиловать их с большими удобствами. Ужасающие истории о болезнях, об умирающих детях, от которых остались кожа да кости, для наглядности иллюстрировали рисунками художников. Их символом был британский офицер, показывающий зубы среди дымящихся руин и побуждающий кафиров к грабежам.

И подобные нападки появлялись не только в иностранных газетах. Если в наши дни мы хотим знать, что же в действительности означает свобода печати, надо оглянуться и посмотреть на заплесневевшие памфлеты, что позволялось писать английским журналистам пробурской ориентации о наших собственных войсках.

«Днем и ночью, — гремел У.Т. Стед из «Ревью оф ревьюз», — в Южной Африке разворачивается вся эта дьявольская панорама, и мы знаем, что до захода солнца британские войска, действуя по поручению короля, будут делать страшное еще более ужасным. Жестокости продолжаются».

У.Т. Стед с его несколько выцветшими от времени рыжими волосами и бородой агрессивно выступал в авангарде журналистики. Не возникает сомнений в том, что он верил в то, что писал. Не возникает никаких сомнений и в том, что, если бы он писал это в любой другой стране, он бы оказался в тюрьме.

Плакаты и памфлеты типа «Убивать ли брата бура?» (1899) и «Методы варварства» (1900) наводняли прессу, выступавшую за прекращение войны. Если У.Т. Стед был далеко не единственным журналистом, который писал подобные вещи, то уж самым большим подстрекателем он был наверняка. Естественно, что его цитировала зарубежная печать, добавляя, что рассказы о подобных зверствах «разрешены англичанами».

А в Англии никто ничего не делал для опровержения этого.

Правительство не снисходило до того, чтобы каким-то образом отвечать. Оно пожимало плечами, протирало очки и утверждало, что это заслуживает не более чем презрения. Огромное большинство людей, как представлялось хотя бы внешне, поддерживало такую позицию.

«Чего волноваться? — бормотал человек апатичный. — Мы же знаем, что это неправда».

«Чего волноваться? — говорил человек надменный из тех людей, которые и нажили Британии всех ее врагов. — Мы одни в великолепной изоляции, почему бы нет? Какое, к черту, имеет значение то, что думают иностранцы?»

Господин Стед яркими красками описывал сожжения ферм и концентрационные лагеря, но вершины красноречия он достиг при описании изнасилований. «Нельзя даже пытаться представить себе число женщин, пострадавших от наших военных», — писал он в «Методах варварства».

Читая осенью эти публикации, Конан Дойл даже не был уверен в том, какое из этих обвинений взбесило его больше всего. Он видел на полях сражений Томми Эткинса. Он вместе с ним месил грязь, страдал лихорадкой и находился под пулями. Он видел военные власти, старавшиеся быть справедливыми и требующими от солдат почти невероятной дисциплины. Не утешало его и представление о рыжем журналисте, сидящем в Лондоне с ногами на столе и верящем любому анонимному письму.

Что же касается немецкой прессы…

Большинство англичан не понимало, что происходит в Германии. Пруссия фактически считалась союзницей со времен Наполеона. Симпатии к германским землям, в смысле кровных связей с ними, как представлялось, все время возрастали после выхода замуж королевы Виктории за Альберта Сакс-Кобург-Готского. Тогдашний германский император, любивший спорт и бегло говоривший по-английски, был внуком королевы Виктории. Разве год назад не приезжал император, чтобы оплакать на смертном одре свою бабку и пожаловать лорда Робертса в кавалеры ордена Черного Орла.

Вообще к немцам Конан Дойл всегда питал чувства холодной, вежливой неприязни, унаследованной от наставлений Мадам, так же, как он унаследовал от нее любовь к французам. Как и остальные соотечественники, он не понимал, что заставило Германию занять именно такую позицию. Но он знал, кто подстрекал прессу на подобные вопли.

«Немцы — дисциплинированные люди, — вскоре написал он. — Англофобия не могла бы достигнуть таких маниакальных масштабов, если бы не определенная поддержка со стороны официальных лиц».

В международных отношениях в результате этого шума возникла по-настоящему серьезная ситуация. 25 октября Джозеф Чемберлен выступил в Эдинбурге с речью, которую в Германии расценили как оскорбительную в отношении Пруссии за ее позицию во франко-прусской войне. Посланник Трансвааля доктор Лейдс выступал в Берлине с сенсационными рассказами. Совершенно искренне шестьсот восемьдесят священников из Рейнланда подписали петицию протеста против жестокостей англичан.

Это было последней каплей, которая переполнила чашу терпения ирландца в графстве Суррей.

В поезде в Лондон в середине ноября 1901 года он прочитал эту петицию в газете «Таймс». Он смял газету и швырнул ее на багажную полку.

Почему британцы так невероятно медлили в том, что касалось защиты самих себя? Ни на одно из обвинений невозможно ответить молчанием; это было лишь его подтверждением. Если под сомнение ставится собственная честь, нужно без колебаний прижать факты к горлу противника. Не о том же самом идет речь, в гораздо больших масштабах, когда дело касается национальной чести? Такая высокомерная политика могла отражать лишь апатию, она могла означать самонадеянность, это точно было глупостью. К черту с замороженным достоинством! Надо драться с ложью, и драться изо всех сил!

Как можно ожидать от других государств видеть иную сторону дела, если они слышат только об одной? Сообщения британской печати сбрасывали это со счетов. В официальных документах печатались успокаивающие сообщения, которые никто не читал. Почему бы кому-нибудь хорошо информированному не выступить громко с фактами и четко сформулированным заявлением, которое опровергало бы все, что приходилось читать?

Ну а почему бы об этом не написать ему самому?

Он был тем самым человеком, который должен был это сделать. У него накопилось столько материалов для написания полной истории этой войны, что даже на смертном одре, как он однажды эмоционально заметил издателю Реджинальду Смиту, он бы ее переписывал и редактировал.

Он задумал написать книжку объемом, скажем, тысяч на шестьдесят слов, которая была бы в мягкой обложке и недорого стоила. Такая книга — без истерии, но наполненная фактами — должна была бы показать англоговорящим народам другую сторону проблемы. От продаж книги, от подписки, а если надо, то и из собственного кармана, он мог бы собрать средства для того, чтобы эта книга была переведена на все иностранные языки. И такие переводы в максимально возможном тираже растеклись бы по всему цивилизованному миру.