Да он даже воздушную заслонку не поставил! И мои щёки с набором скорости начинают бодро трепетать, видимо, тоже от страха.
— А-н-н-н-д-др-р-р-р-ри-а-а-н-н-н! — с трудом выговариваю, экстренно вспоминая что-то из заклинаний физических щитов, но быстро прихожу к выводу, что к полетам на драконах меня жизнь не готовила.
Ещё один вираж!
Да когда он определится с направлением?!
— А-а-а-а! — верезжу, когда мы пролетаем почти вплотную к заснеженной вершине.
Снежная вершина, забери меня отсюда, я готова тебя любить!!
Но вместо того, чтобы уступить меня горной вершине, Андриан начинает набирать высоту, чтобы облететь возникшее препятствие, и я снова ору:
— НЕТ-НЕТ-НЕТ, ТОЛЬКО НЕ ВВЕРХ, ТОЛЬКО НЕ… АААААА!
Гора проносится прямо под нами, а я снова чувствую себя рыбкой, которая сейчас всплывёт кверху брюшком от недостатка кислорода, как вдруг… гора кончается.
— БОЖЕ КАК ВЫСОКО, БАБУШКА МОЯ ХВОСТАТАЯЯЯЯЯЯ!!!! — ору, обозревая красивый вид красивой долины, которая ТАК ВЫСОКО, ЧТО ААААА! Андриан, видимо, тоже решил, что ему высоко и: — НЕТ-НЕТ-НЕТ, НЕ НАДО ПАДАТЬ НЕ НАДО! КЛЯНУСЬ, Я ОСВОЮ КРЕСТИК ЗА НЕДЕЛЮ, АНРИАААН!
Сложив крылья, дракон несется к земле на бешеной скорости, а моя попа как никогда стремится окончательно занять место пустующей головы.
— ПАДАЮ! ПАДАЮ! ПАДАЕМ! ПАДАЕМ! АНДРИАН, ЕСЛИ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ КРЕСТИК, Я ГЛАДЬЮ НАУЧУСЬ, АНДРИААААН! ПЛАТОЧКИ ВЫШИВАТЬ БУДУУУУУУ! БУДЕШЬ В НИХ СМОРКАЦАААААА!
Но дракон меня не слышит, или просто не часто болеет насморком, или сейчас способен исключительно огнём сморкаться, в общем, к земле мы несёмся с такой скоростью, что желание жить обретает как никогда четкие очертания.
— УИОУИ! — выдаю, когда падение всё же замедляется, и мы выходим из головокружительного пике, тут же довольно жестко приземляясь на травку.
Соскальзываю с негостеприимной спины и падаю мордой в землю.
— Ну… я же… пресмыкающееся… — жалобно выдыхаю сорванным от криков голосом, так сильно в этот момент любя травку, что с трудом удерживаюсь от того, чтобы не вцепиться в нее зубами и жевать.
Земля моя, земля.
Никогда тебя больше не покину.
— Гладью, — вдруг жестко говорит Андриан, вернувшийся обратно в человеческую ипостась.
— Что?
— Платочек ты мне вышьешь гладью. И только попробуй через неделю не подарить, выпорю.
— Я против абьюза в отношениях, — жалостливо шебуршу.
— Я всё сказал.
С этими словами меня поднимают за шкирку и жестко фиксируют в вертикальном положении. После чего Андриан быстро выдёргивает откуда-то из карманов почтовую бумажку и маленькую магическую ручку, тут же выводя что-то резким, злым почерком.
Надеюсь, не приказ о моей немедленной казни.
А, да, он же платочек ждет.
Почтовая бумажка сворачивается в самолётик и исчезает в портале, а меня вдруг резко, без предупреждения, заключают в до боли крепкие объятия и начинают зло сопеть в макушку.
Стою.
Говорят, чтобы не злить хищника, надо замереть и не двигаться.
Замираю и не двигаюсь.
— Дура хвостатая. Чудовище чешуйчатое. Зараза ползучая! — ворчливо зачитывают мне список моих определений, но главное, чтобы не перед казнью.
Мирюсь и не двигаюсь.
— Как можно было такое простое заклинание пропустить, как? А сколько гонору то было, гонору! Я всё могу! Да я лучше вас разбираюсь! Отпустите, я со всем справлюсь! Отпустил! Поверил! — меня сжимают сильнее, но главное, чтобы не задушить. — Да проще самому прибить, чтобы не мучаться, гадая, не удавили ли её там ещё, не пытают ли.
Ой-ой.
— Но всё же хорошо, да? — робко напоминаю.
— Ты вообще молчи! — и меня перехватывают так, что я уже почти висю. Но не на виселице, и это радует.
Молчу.
— Чуть не потерял ведь, — шепчут в макушку, — а если бы браслет на таком расстоянии не сработал?
— Но сработал же, да? — снова робко напоминаю.
— Молчи, сказал!
Молчу.
И очень-очень молча отстраняюсь и робко целую его в подбородок.
А потом в краешек губ.
И в другой краешек.
В ответ мне мрачно сопят что-то неопределенное.
— Я молча, — честно признаюсь и игриво кусаю его за подбородок, делая ну очень раскаивающиеся глазки.
— Зараза, зараза ползучая, — сопят, но его руки уже не сжимают так сильно, лишь ласково обвивают талию.
— Ну я же молча, — шепчу ему прямо в губы и, не выдержав, расплываюсь в короткой улыбке, когда эти губы резко подаются мне навстречу, захватывают во властном поцелуе, мстя, наказывая и выплескивая бескрайнюю радость от того, что со мной всё в порядке.
Никогда он еще не целовал меня с таким упоением, силой, несдержанностью, отпустив все свои сомнения и страхи… и даже не знаю, чем бы это всё закончилось, если бы не ответный самолетик, ударившийся о плечо моего любимого ректора.
Андриан с трудом отрывается от меня, зажмуривает на секундочку мутные глаза и хватает прилетевшую почту.
А я просто смотрю на него такого красивого на фоне горной долины, любуясь тем, как ласково треплет ветер его иссиня-черные волосы и понимаю, что не в силах не признать — драконы не зря считаются детьми гор. В этом пейзаже его резкие, мужественные черты, отточенные аристократической правильностью, смотрятся так, что даже не знай я его раньше, влюбилась бы с первого взгляда.
Надо как-то намекнуть ему, что если он там собирается у меня что-то просить, надо это делать на фоне гор, однозначно. Я захлебнусь слюнями и не смогу ему отказать чисто физически.
— Удалось отловить троих змей, — хмурится предмет моего слюнообразования, — нас ждут на допросе.
Эх, чешуйчатый, такой момент ты упустил со своими допросами…
— Ну идём, — говорю, вздыхая.
Если бы Андриан знал, насколько он на самом деле был близок к тому, чтобы я согласилась улететь с ним в дали дальние вышивать платочки, он бы точно не запорталировал меня обратно в академию. Но так как мужчина мне попался недогадливый, вместо того чтобы бодро лететь куда-то под облака делать вид, что я тучка, готовая тут подвиснуть на веки вечные, я оказалась в самом обычном академическом дворе.
Наверное, своей академии, но это не точно, у меня плохая память на ландшафт. И на лица. И на имена. И на маршруты… в общем, у меня плохая память.
— Астра, на данный момент существует только одно место, где мы можем удерживать змей без опасения, что они в буквальном смысле ускользнут от нас благодаря своим трюкам, — Андриан, ведя меня за руку прямо как Мила, когда мы оказываемся в незнакомом для меня месте, начинает рассказывать, судя по тону, что-то страшно секретное.