Николай II - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 63

По ночам поэт писал в свою записную книжку:

«Куда ты несешься Россия? И от дня и от белой ночи возбуждение как от вина...»

«Манасевич-Мануйлов – омерзительный, малорослый, бритый... Премьер-министр Штюрмер – большая тоскливая развалина, старческие сапоги на резинках... Другой премьер-министр Горемыкин – полный рамолик, о, какой дряхлый – сейчас умрет. Министр внутренних дел знаменитый Протопопов... Военный министр Сухомлинов... Директор Департамента полиции Белецкий – короткие пальцы, жирные руки... лицо маслянистое, словоохотлив... Особенные глаза – узкие, точно в них слеза стоит – такой постоянный блеск».

Некоторые цитаты из показаний, поразивших Блока и занесенных им в записную книжку: «Николай однолюб, никогда не изменял жене...»

«По убеждению Белецкого, никаких политических масонов никогда не было. За масонов сходили оккультисты...»

И наконец, его запись допроса самой Вырубовой:

«Мы зашли к ней в камеру. Она стояла у кровати, подперев широкое (изуродованное) плечо костылем. Она что-то сделала со своим судном – не то сломала, не то набросала туда бумаги (нынешние заботы вчерашней всесильной Подруги. – Э.Р.). Говорила все также беспомощно, просительно косясь на меня. У нее все данные, чтобы быть русской красавицей... Но все чем-то давно и неисправимо искажено, затаскано».

«Беспомощно?» «Просительно?» А в это время беспомощная Аня из Петропавловской крепости умудряется наладить переписку с самой опасной женщиной в России – с ненавидимой всеми императрицей.

«Председатель: – Знали ли вы, что Распутин был развратный и скверный человек?

Вырубова: – Это говорили все. Я лично никогда не видела. Может быть, он при мне боялся? Знал, что я близко стою от двора. Являлись тысячи народа, масса прошений к нему, но я ничего не видела...

– А вы сами политикой никогда не занимались?

– А зачем мне было заниматься политикой?

– Разве вы никогда не устраивали министров?

– Нет.

– Но вы сводили императрицу с министрами!

– Я даю вам честное слово, что никогда ничего подобного...» И, оглядываясь на все происходившее в камерах, Блок писал: «Никого нельзя судить. Человек в горе и в унижении становится ребенком. Вспомни Вырубову – она врет по-детски, а как любил ее кто-нибудь. Вспомни, как по-детски смотрел Протопопов... как виноватый мальчишка... Сердце, обливайся слезами жалости ко всему, ко всему. И помни, что никого нельзя судить».

Если бы народ мог тогда повторить это вслед за своим поэтом.

Что же сказала в конце концов Чрезвычайная Комиссия?

Член президиума Комиссии Александр Романов (очередной однофамилец): «Единственно в чем можно было упрекнуть государя – это в неумении разбираться в людях... Всегда легче ввести в заблуждение человека чистого, чем человека дурного, способного на обман. Государь был бесспорно человеком чистым».

Но Комиссия так и не обнародовала этих размышлений о «чистом человеке». Конечно же (как всегда), это было сделано в интересах Семьи, чтобы не раздувать и без того накаленные страсти, не сталкивать правительство с Советом... Просто через месяц им дозволили быть вместе, а Керенский заявил: «Слава Богу, государь невиновен».

Но никто не постарался, чтобы общество это услышало. Повторюсь: слишком непопулярны они были!

Так что из ворот Александровского дворца выехали в моторах и направлялись на станцию – «кровавый царь и его жена – немка, повинные в измене и пролитой крови русского народа». Вот почему Керенский обставляет такой тайной их отъезд – боится ярости толпы, боится, что «массы» и Совет не позволят увезти Семью из Петрограда...

Александр Блок уже тогда писал в записной книжке «Трагедия еще не началась, она или вовсе не начнется или будет ужасной, когда они (Семья) встанут лицом к лицу с разъяренным народом (не скажу – с „большевиками“, потому что это неверное название. Это группа, действующая на поверхности, за ней скрывается многое, что еще не появилось)».

Они приехали. Моторы остановились прямо в поле рядом со станцией Александровская. На путях стояли два состава. В составах три с лишним сотни солдат – сторожить и охранять царя и Семью. Это все Георгиевские кавалеры, молодец к молодцу – стрелки из Первого, Второго, Четвертого гвардейских полков. Все в новых кителях, новых шинелях. За будущую службу им обещано жалованье, да еще командировочные, наградные. Во главе всего отряда – Кексгольмского лейб-гвардии полка полковник Евгений Кобылинский. Боевой офицер – на фронте с начала войны, много раз ранен и возвращался на фронт, и опять ранения приводили его в госпиталь. В Царском Селе он лежал в госпитале в сентябре 1916 года. И тогда «августейшая сестра милосердия» впервые познакомилась с раненым полковником. «Мы посещали его в госпитале, снимались вместе... И потом он – настоящий военный» – так царица напишет Вырубовой. Теперь бывший раненый офицер – хозяин их судьбы.

В рассветном солнце вереница людей заходит в вагоны. В одном составе – охрана. В другом – Семья, 45 человек «людей» и свиты. Больше «людей» и куда меньше свиты согласились разделить изгнание. Еще в начале марта на вокзале в Царском исчезли ближайшие друзья – начальник императорской канцелярии К.Нарышкин, командир императорского конвоя фон Граббе, флигель-адъютант К.Саблин, принц Лейхтенбергский, полковник Мордвинов... Бежала наутек преданная свита.

И вот с ними едут гофмаршал князь Долгоруков, генерал-адъютант Татищев и несколько фрейлин царицы. Все, что осталось от их блестящего двора. И еще врач Боткин и воспитатель цесаревича швейцарец П.Жильяр... Остальные – «люди», прислуга... Керенский нервничает, сам руководит погрузкой – бесконечные сундуки, чемоданы, ящики, грузят мебель... В вагон входит комиссар Временного правительства Макаров – он будет сопровождать Семью в изгнание (у него уже есть опыт в начале марта он привез из Ставки в Царское арестованного самодержца).

Оба состава должны идти под флагом Красного Креста. С занавешенными окнами они будут проходить мимо больших станций, и на каждой станции комиссар Макаров обязан посылать телеграмму премьер-министру Керенскому. Даже стрелки охраны не знают пока направление маршрута...

По путям к своему вагону идут Николай и Александра. Завершается исход из Царского Села.

Полковник Артаболевский (он был в числе охраны) подробно записал – как они шли к поезду через подъездные пути, по шпалам, как он, поддерживая ее (у нее слабые ноги), осторожно вел к вагону, как она с трудом поднялась на высокую ступеньку и как легко и бодро (гвардеец!) вскочил он на ступеньку вагона.

Это был спальный вагон той самой железной дороги, которую много лет назад, еще будучи наследником престола, он заложил во Владивостоке. Сейчас по этой дороге он отправлялся в изгнание.

В рассветном солнце грузили бесконечные чемоданы.

Генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал Василий Александрович Долгоруков, воспитатель Пьер Жильяр, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, фрейлины царицы Анастасия Гендрикова и баронесса Буксгевден, лектриса Екатерина Шнейдер, две подруги – комнатные девушки Аня Демидова и Елизавета Эрсберг, детский лакей Иван Седнев, дядька наследника матрос Нагорный, повар Харитонов и наш старый знакомец Александр Волков входят в вагон. Служители, лакеи, писцы, парикмахер, гардеробщик, заведующий погребом – вереница челяди заняла свои места в поезде.