Николай II - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 23

Сама идея этой манифестации была воплощением заветной мечты Николая – «народ и царь», которая заставила его призвать Клопова. Теперь она должна была осуществиться: простой народ сам шел за защитой к самодержцу. Свершилось!

И вдруг накануне шествия царь покидает столицу, он уезжает в Царское Село.

Всего за три дня до намеченного шествия происходит странное событие. Было Крещение... На Дворцовой набережной была воздвигнута «Иордань» – место для освящения воды. Под нарядной сенью – синей с золотыми звездами, увенчанной крестом, Николай присутствовал при освящении воды митрополитом. После освящения по традиции с другой стороны Невы должна была торжественно ударить холостым зарядом пушка Петропавловской крепости, находившейся как раз напротив «Иордани». Последовал выстрел... и, к ужасу собравшихся, пушка оказалась заряженной боевым снарядом. Чудом не угодил он в царя. Пострадал полицейский по фамилии... Романов!

Полиция, обычно раздувавшая подобные дела, объявила происшествие досадной случайностью. Но желаемый кем-то эффект был достигнут. Николаю напомнили страшный конец деда, а фамилия полицейского прозвучала предзнаменованием.

Выстрел испугал царя.

Странности продолжаются. Департамент полиции отлично осведомлен о верноподданнических настроениях шествия. Ибо устраивающий эту демонстрацию Гапон – агент этого Департамента (и будет разоблачен впоследствии Боевой организацией эсеров). Тем не менее спецслужба начинает пугать царя. Из полиции ползут слухи: во время манифестации произойдут кровавые беспорядки, подготовленные революционерами. Возможен захват дворца. Великий князь Владимир, командующий петербургским гарнизоном, напоминает о событиях начала Французской революции.

И Николай уезжает в Царское Село.

В ночь шествия в казармах начинают раздавать патроны. Маршрут, намеченный Талоном, чрезвычайно удобен для обстрела. Готовятся лазареты. В это время Гапон держит последнюю речь к рабочим – полицейский провокатор призывает идти ко дворцу.

Так было подготовлено Кровавое воскресенье.

Утром тысячи людей направляются к Дворцовой площади. Плывут над толпой царские портреты, в толпе множество детей. Впереди Гапон. На подступах к площади ждут войска. Шествию приказывают расходиться. Но люди не желают – Гапон обещал: царь их ждет. И они вступают на площадь... Раздались выстрелы. Убито более тысячи, ранено – две тысячи... Детские трупы на снегу... Днем по городу разъезжают сани – в санях мертвецы, связанные веревками.

Ночью после расстрела Гапон обратился к рабочим:

«Родные, кровью спаянные братья! Невинная кровь пролилась! Пули царских солдат... прострелили царские портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам и всем грабителям несчастной земли русской. Смерть им!»

«Проклятому народом царю» – вот что написал провокатор Департамента полиции. Простреленные портреты царя...

В Царском Селе Николаю доложили, что он избавился от смертельной опасности, что войска должны были стрелять, защищая дворец, в результате были жертвы – двести человек

Так была создана полицейская версия события и официальные цифры для царя. И он записал в дневнике

«9 января 1905 года. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки... вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело!»

А потом в Царское Село были привезены два десятка рабочих.

Они сказали царю верноподданные слова. Николай произнес ответную речь, обещал исполнить их пожелания. Очень сокрушался о двухстах жертвах на Дворцовой площади.

Он так и не понял, что произошло...

В то утро был создан его новый образ – «Николай Кровавый». Отныне так он будет именоваться революционерами.

«Любая детская шапочка, рукавичка, женский платок, жалко брошенный в этот день на петербургских снегах, оставались памяткой того, что царь должен умереть, что царь умрет...» (О.Мандельштам)

Кровавое воскресенье – один из главных поводов для будущей мести – пролог к убийству Царской Семьи.

Что же случилось?

ВЕРСИЯ

Вера Леонидовна: «Все тогда увлекались политикой... это было модно... Все тогда фрондировали... И я с восторгом запоминала все, что объяснял мне мой свободомыслящий друг, близкий к Витте... Чтобы понять Кровавое воскресенье – надо понять ситуацию... Революция на пороге, это знали все. И „правые“ нервничают... Попытались разыграть японскую карту, не вышло... В дело пошла еврейская карта. Они всегда рассматривали еврейство как клапан, при помощи которого спускали пар народного напряжения, организуя погромы... В нашем имении под Киевом служила прислуга, она пришла к нам после погрома: толпа ворвалась в дом, хозяину вспороли живот, и все – со смехом, шутками... Его жену привязали к кровавому мертвецу, обоих обваляли в перьях. Все это она рассказывала, крестясь и приговаривая: „Накажет Господь!“ И наказал: тупая антисемитская политика была не только гнусной, она оказалась опасной. И приблизила революцию. Только короткий период – при Александре II русские евреи почувствовали себя людьми. Отец Николая вернул государственный антисемитизм. Евреев загнали за черту оседлости. Толкали на эмиграцию. Десятки тысяч самых предприимчивых людей уехали из России. У моего отца служил гениальный фельдшер. Уехал в Америку, там стал знаменитостью. Но миллионы остались. Мой третий муж, еврей, говорил: „Некормящие груди родной матери“ – так они воспринимали Родину. Это был огромный невостребованный запас ума, энергии и одержимости. Его взяла себе на службу революционная партия... Мы были дочерьми генерала. Моя сестра была отчаянной революционеркой. Но ее подруга по подполью была дочерью нищего еврея-портного... Мой друг говорил, что Витте неоднократно докладывал отцу Николая об опасности положения евреев для будущего страны...»

Дело обстояло тоньше. У Витте в мемуарах есть такое место:

«– Правда ли, что вы стоите за евреев? – спрашивает Александр III. В ответ Витте просит дозволения ответить вопросом на вопрос:

– Можно ли потопить всех русских евреев в Черном море? Если можно, то я принимаю такое решение еврейского вопроса. Если же нельзя – решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить. То есть предоставить им равноправие и равные законы...»

Но Витте был блестящим царедворцем. Если он так смело отвечал деспоту царю, значит, чувствовал – царь желает услышать от него подобный ответ. Видимо, рачительный хозяин Александр III размышлял, как лучше использовать в государстве четыре миллиона евреев. Но дальше размышлений пойти не решился. Витте привел страшный результат в канун первой революции: «Из феноменально трусливых людей, которыми были почти все евреи лет тридцать тому назад, – явились люди, жертвующие своей жизнью для революции, сделавшиеся бомбистами, убийцами и разбойниками... ни одна нация не дала России такого процента революционеров».