Преданность. Год Обезьяны - читать онлайн книгу. Автор: Патти Смит cтр.№ 20

– Истин много и миров много, – сказал указатель торжественно.

– Да, – сказала я с чувством, что моя гордыня смирилась. – И все было так, как ты сказал. Сны мне снились, уйма снов, и были это не сны, а что-то намного большее – они зародились словно бы на заре сознания. Да, сны мне снились – и еще как снились.

Указатель примолк. Пальмы перестали гнуться, холм окутала сладостная тишина.

Сидя под исполинскими буквами, образующими слово “кофе”, я познакомилась с парой, которая ехала на машине в Сан-Диего. Решила, что это добрый знак. Ехать восемь часов, за восемьдесят пять долларов они меня возьмут. Договорились встретиться утром. Правило – не вести никаких разговоров. Я спешно, не особо задумываясь над этим, согласилась.

В тот вечер, несмотря на холод, я прошлась из конца в конец Санта-Крусской пристани, самого протяженного деревянного пирса в Америке – полмили в длину. Когда-то, во времена золотой лихорадки, на нем сгружали картошку, которую везли из Сан-Франциско в лагеря старателей в горах Сьерра-Невада. На пирсе, обычно оживленном, не было, считай, ни души, над головой – ни одного самолета, на горизонте – ни одного корабля, только морские львы постанывали и хрипло чихали во сне.

Я позвонила Ленни, сказала, что вернусь нескоро. С тяжелым сердцем поговорили о Сэнди. Все мы были знакомы столько лет. Познакомились в 1971-м после моего первого поэтического вечера, когда Ленни аккомпанировал мне на электрогитаре. Сэнди Перлман сидел по-турецки на полу в церкви Св. Марка ^[10], вся одежда на нем была кожаная, а-ля Джим Моррисон. К тому времени я уже прочла его “Выдержки из истории Лос-Анджелеса”, один из лучших текстов всех времен о рок-музыке. После концерта он сказал, что мне стоило бы сделаться фронтвумен в какой-нибудь группе, играющей рок-н-ролл, но я только засмеялась и сказала, что у меня уже есть хорошая работа в книжном магазине. А потом он упомянул о Цербере, сторожевом псе Аида, посоветовал мне углубиться в его историю.

– Не только в историю пса, но и в историю понятия, – сказал он, сверкнув умопомрачительно белоснежными зубами.

Мне он показался надменным, хотя эта надменность была притягательной, а вот его совет стать фронтвумен в рок-группе показался неосуществимым, но интригующим. В то время я встречалась с Сэмом Шепардом. Пересказала ему слова Сэнди. А Сэм просто посмотрел на меня пристально и сказал: ты можешь всё. Тогда мы все были молодые, и эта идея владела умами. Идея, что мы можем всё.

Теперь Сэнди лежит без сознания в отделении интенсивной терапии в округе Марин. Сэм, в стадии угасания, борется с болезнью. Я почувствовала, что космос тянет меня в разные стороны сразу, призадумалась: что, если какое-то особенное силовое поле загораживает собой другое поле – поле с маленьким фруктовым садом посередине, а в саду деревья увешаны плодами, в которых таится невообразимая сердцевина?

Утром я встретилась на обочине шоссе с той парой. И не увидела от них ничего, кроме недружелюбия. Мне пришлось выплеснуть свой кофе в кювет – неровен час, что-нибудь оболью; затем пришлось отдать им деньги вперед, и только после этого меня допустили в машину – кстати, тот еще драндулет. На полу валялись баллончики спрея от москитов и миски “Таппервер” с присохшими объедками, а кожаные сиденья словно бы кто-то распорол зазубренным ножом. Перед мысленным взором замелькали разнообразные сцены с места преступлений, но музыкальный вкус у этой парочки был отменный – они крутили мелодии, которых я не слыхала десятки лет. После шестого сингла – “Butterfly” (“Бабочка”) Чарли Грейси – я не смогла смолчать.

– Плейлист великолепный! – вырвалось у меня.

К моему удивлению, машина вдруг свернула на обочину. Мужчина вылез, открыл дверцу с моей стороны, дернул подбородком – мол, вон отсюда.

– Мы сказали: не разговаривать. Главное правило.

– Пожалуйста, простите меня на первый раз, – сказала я.

Мужчина скрепя сердце завел машину, и мы покатили дальше. Я хотела спросить, разрешается ли подпевать или ахать, когда звучит просто гениальная песня – впрочем, покамест все они были гениальные, и те, от которых неудержимо тянуло в пляс, и мистически-заумные. “Oh Donna”. “Summertime”. “Greetings (This Is Uncle Sam)” (“Здравствуйте (Это Дядя Сэм)”. “My Hero” (“Мой герой”). “Endless Sleep” (“Бесконечный сон”). Может, эта парочка родом из Филадельфии? Из города нестареющих золотых хитов. Я сидела в покорном безмолвии, а про себя пела, и меня перенесло в прошлое – на танцевальные вечера в школе, к мальчику, которого называли Бучи Мэджик, белокурому итальянцу из Южной Филадельфии; он был скуп на слова, зато ходил с выкидным ножом; его образ проступал со страниц тетрадок, в которых я делала уроки, пробирался в сны, поселился в безмолвном закутке юного, не знавшего взаимности сердца.

Когда мы остановились на заправке, я взяла свой рюкзак и пошла в туалет: умылась, почистила зубы, взяла кофе навынос, вернулась, помалкивая так, что не придерешься, – вернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как парочка, ударив по газам, нырнула за горизонт позабытых ритм-энд-блюзов. Какого хрена? Ну и ладно, нате выкусите. – “My Hero”! – заорала я. – Какая песня! А кто исполняет “Endless Sleep”? А кто – “Greetings This Is Uncle Sam?” Так я стояла, выкрикивая список всех гениальных песен, которыми совсем недавно наслаждалась молча.

Ко мне подошел охранник:

– У вас все в порядке, мисс?

– Ой, да, извините. Только что упустила машину, которая подвозила меня в Сан-Диего.

– Гм-мм. Моя невестка едет в Сан-Диего. Она вас наверняка подвезет, если вы частично оплатите бензин.

Звали ее Кэмми, ехала она на “лексусе”. Я села на переднее сиденье. Заднее было уставлено коробками с надписью “Соленья” и еще несколькими с надписью “Эйвон”.

– А еще полный багажник стеклянных банок, – сказала Кэмми. – Это для одной приятельницы. Она держит органический ресторан. Я для нее солю и мариную все что пожелаете. Лук, помидоры, огурцы, молодую кукурузу. А она через ресторан продает. А еще пришел выгодный заказ на мои маринованные закуски – от заведения, где подают хот-доги для гурманов.

Кэмми любила быструю езду, что меня вполне устраивало. А еще она любила поговорить и, не делая пауз в разговоре, переключала радиостанции, а потом вдруг заводила параллельную беседу – с бестелесным голосом из динамика. В ушах у нее были крохотные наушники, второй ее телефон стоял на зарядке. Кэмми не умолкала ни на миг. Задав вопрос, сразу отвечала на него сама, исходя из своей точки зрения. Я редко вставляла хоть слово. Тоже безмолвствовала, но это было уже совсем другое безмолвие. Наконец я спросила, не слыхала ли она об обертках, которыми был завален пляж у пирса Оу-Би.

– Дело нешуточное! – сказала она. – Дико странно, вон в Редондо-Бич было то же самое, только не на пляже – вообще-то на задворках газового завода. Сотни оберток или даже тысячи. Бред какой-то, верно?