Каменное братство - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мелихов cтр.№ 63

– Я не хочу на небо, там тучи.

– Ну, тогда отпросишься на землю.

– А мама умрет? Я не хочу, чтобы мама умерла.

– Вот мама не умрет, это точно.

– А папа не умрет?

– И папа не умрет. Он человек солидный. Только я один у мру.

Это протеста уже не вызвало.

Я пытаюсь его развлечь игрой в мячик, но руки не слушаются, мяч ударяет меня по глазу. Боль я перетерпливаю, чтобы никому не портить настроения, но когда все уходят, я обнаруживаю слева от себя ускользающую, но так и не исчезающую серую тень. Раньше я бы заволновался, начал названивать окулисту, а сейчас не обращаю ни малейшего внимания, так и живу с тенью.

Я по-прежнему время от времени зарываюсь лицом в ее постель, покрываю поцелуями ее очки, прижимаю к лицу и дышу ее полотенцем, но уже не рыдаю, а просто прижимаю к губам и долго-долго держу – особенно вещицы бессмысленные, открывающие неиссякаемое детство ее души, какой-нибудь сувенирный колокольчик с надписью «Дар Валдая», какого-нибудь китайского верблюжонка, какие-нибудь вязаные носочки-шапочки-варежки, коих в комоде я обнаружил полный ящик: так она благотворительствовала уличным бабусям, торгующим своей пестрой шерстяной продукцией. А вот целый резной ларец маленьких иконок меня прямо ошарашил – никогда ни словечком она не открывала интереса к этой стороне жизни. Не к этой, к той – мне казалось, ей слишком интересно здесь, чтобы думать еще о каком-то там.

Когда я придумал свой маленький Тадж-Махал, мне совсем расхотелось видеть сыновей, чтобы не обнаруживать бессмысленность того, что я делаю – очень уж они умные. Они всячески давали мне понять: надо жить дальше. Так и я был не против: вам надо – вы и живите.

Что бы они, интересно, сказали, если бы узнали, что мы с Иркой уже в предпенсионном возрасте играли в жмурки? Ирка была удивительная мастерица так подавать голос, что он звучал, казалось, совсем из другого места…

Кто-то из жен забыл на столе рекламную листовку – они серьезно озабочены будущим своих детей. Детское будущее строил Артек-кемп. «Вас ожидает увлекательное путешествие по миру бизнеса, джунглям экономических законов и налоговой политики, первые шаги в самостоятельном заработке, получении процентов по вкладам и дивидендов, получение патентов и оформление авторских прав. Каждого, осмелившегося открыть свое дело, ждут закон спроса и предложения, PR, реклама и маркетинговые исследования, походы в патентные бюро и многое другое. В конце выезда можно оказаться самым богатым и получить отдельный приз!!! В этом выезде мы узнаем, что такое деньги и как они работают, познакомимся с основными экономическими законами, узнаем, кто самый удачливый бизнесмен. Деловая бизнес-игра „Свое дело мирового масштаба“. Образовательная программа: разговорный английский».

Потихоньку я начал блуждать по интернету, не слышно ли чего новенького в моей родной акустике – я давно подумывал о чем-то вроде стетоскопа для матушки-земли, случалось, даже прикидывал то одну, то другую схемку, но никак не мог найти достаточно чувствительного пьезо-кристалла, чтобы человеческое ухо могло расслышать: недра звучат по-разному. У каменных газоносных губок и безмолвных будто бы нефтяных залежей одни голоса, у медных и урановых руд другие, у золотоносных и угольных жил третьи, четвертые, пятые…

Но превращать манящую грезу о голосах земли в реальное дело жизни меня как-то не тянуло, жизнь и была моим делом, и мне довольно было видеть краем глаза блуждающий огонек мечты на обочине нашего счастливого пути, и только когда счастье сгинуло, я принялся ловить этот огонек и нашей, и англоязычной сетью. А когда в сети запутывалось что-нибудь особенно пикантное, уже начал задерживаться на сплетнях – возвращаться к жизни. Правда, от порнухи взгляд отдергивал как ужаленный.

В задумчивости почесал пальцем бок и прорвал майку. Все поползло.

Но Тадж-Махал свой я доведу до конца. До моего конца.

* * *

В почтовом ящике обнаружился линялый буклетик на нищенской бумаге – женщина в белом возлагает цветы к надгробной стеле из серенького-рябенького гранита. «КАКАЯ НАДЕЖДА существует для любимых умерших?» – прочел я при свете полуослепшей лампочки. С тех пор как меня покинул Орфей, я твердо знал: никакой. И все-таки принялся разбирать меленькие буковки до ломоты в глазах.

Библия дает обещание: «Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела!» А теперь подумай над следующим: в каком состоянии был Лазарь в течение тех четырех дней, когда он был мертв? Лазарь ничего не говорил о том, что он был на небе в раю или в аду мучений, что он несомненно сделал бы, если бы он был там. Нет, мертвый Лазарь был полностью в бессознательном состоянии. И впоследствии все равно умер, несмотря на то, что его временно воскресил Иисус. Но все-таки, если ты веришь в воскресение, «не будешь скорбеть, как прочие, не имеющие надежды» (1 Фессалоникийцам 4:13). Если вы желаете узнать больше, напишите Свидетелям Иеговы по одному из указанных адресов.

Где их только не было, свидетелей: АВСТРАЛИЯ, АРМЕНИЯ, БЕЛАРУСЬ, ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ГРУЗИЯ… Но мне, свидетелю Орфея, не было места ни в странах, ни на континентах, я был обречен скорбеть, как прочие.

На мокром весеннем кладбище меня встретил бронзовый Христос, благословляющий тот прах, в который мы все отыдем.

Купольный склеп из осыпающегося римского кирпича. Полированные кресты черного мрамора. Потерявшие голову статуи Скорби. Гранитные урны, полуприкрытые ниспадающими каменными покрывалами. Имитирующие естественность замшелые ограненные валуны. Безымянные обелиски. Постаменты неизвестно чего. Замурованные мрамором ворота неизвестно куда. Гранитные столбики, разорванными изоржавленными цепями ограждаю щие пустоту. И наконец, обтянутая зеленой моховой шкурой пирамида – уж не генерала ли фон Фока, у подножия которой завязывалась чудная Иркина жизнь?

И вот наконец замаячил бронзовый Лубешкин, куда более мощный и горделивый, чем страдалец Иисус.

Вдруг вспомнилось, что в Каире мы с Иркой когда-то видели целый город, разместившийся в склепах, – и заныла душа от пронзительной зависти: вот бы и мне поселиться в Иркином склепе!.. Я бы, может, и зимой как-то перекантовался, наладил бы какую-нибудь буржуйку… Но ведь не разрешат!

Да и склепа не было – черная полированная плита без фотографии, как я и просил. И падать на колени, прижиматься лицом было не к чему – камень не имел никакого отношения к моей Ирке. Это была всего лишь строительная площадка, которую судьба отвела мне для моего маленького Тадж-Махала.

И я вновь ощутил, как за спиной оживают зажиревшие за десятилетия счастья крылья.

* * *

Особенно заметно они наливались силой в те вечера, когда мне приходилось пробираться к черной плите сквозь ливень, обращающий кладбище в болото, сквозь град, разлетающийся на камне искрами электросварки, сквозь метель, превращающую меня в живой снеговик, с трудом пробивающий путь по колено в снегу сквозь черно-белую мглу к бронзовому снеговику Лубешкина. Мне незачем было на три минуты раскапывать плиту из-под снега, мне достаточно было хотя бы в глубине нащупать Иркино имя и перечитывать его пальцами, покуда кисть не заломит от холода, – мой замысел заключался в другом – перечитывать пальцами мою ИРИНУ каждый день, не зная исключений, – в этом-то и была вся соль: каждый день – и я всякий раз чувствовал, что мой незримый Тадж-Махал вырос еще на волосок. А когда мне удавалось пробиться к нему сквозь дожди, снега, болезни, он подрастал особенно заметно.