Эбби было схватилась за термометр, но он движением брови остановил ее.
— Вы хотите спросить о другой кобыле, о Глэдис?
Она кивнула, а он тряхнул головой:
— Ну и имя вы подобрали для лошади! Но с этой тоже все в порядке, и Йоргенсен просил передать вам, что если все пройдет гладко, то он сообщит вам, когда заберут жеребенка. Он также просил передать вам, что у него есть люди, заинтересованные в покупке других жеребят. Мне кажется, он хотел бы сам сказать вам об этом. Когда вы встанете на ноги, можете пригласить его снова. Удовлетворены?
Эбби закрыла глаза и кивнула. Это произошло! Наконец-то это произошло! Деньги, вырученные за жеребят, пойдут на последнюю выплату ссуды, которую она была вынуждена взять после гибели Чака. Она почти освободится от долгов, а через год или два станет совершенно обеспеченной женщиной. Ей хотелось визжать от счастья или спрятаться под одеяло и вдоволь поплакать! Она закрыла глаза и тихо лежала, стараясь взять себя в руки.
Непонятная женщина, думал Дилан, сидя возле нее. Почему она так радостно взволнована предстоящей продажей жеребят? Он был уверен, что она назначила справедливую цену, но это капля в море по сравнению с наследством, полученным от Рокуэлла. Деньги, конечно, вещь немаловажная, решил он, но будь он проклят, если видит, на что она их тратит.
Вероятно, на обстановку. Кровать у нее восемнадцатого века, такую не купишь на распродаже. И конечно, лошади. Этот жеребец наверняка обошелся ей в кругленькую сумму. Он посмотрел на ее стенной шкаф и готов был держать пари, что там тоже висят вещи не из дешевых.
Когда она снова открыла глаза, он вынул у нее изо рта термометр.
— Дилан, я не знаю, что сказать.
— Гм. Похоже, вас крепко прихватило!
— Температура высокая? — От ее благодарности не осталось и следа. — Не может быть! Мне вовсе не так плохо. Дайте мне посмотреть.
Он поспешил убрать термометр подальше.
— Вы всегда такая отвратительная пациентка?
— Я никогда не болею. Вы, должно быть, ошиблись!
Он протянул ей термометр и увидел, как у нее сдвинулись брови.
— Что ж, пусть от этого вам станет еще хуже. — Он снова взял термометр, встряхнул его и засунул в пластиковый футляр. — Ну как, сами поедите или вам помочь?
— Я справлюсь. — Она без аппетита посмотрела на уже остывший в тарелке суп. — Обычно я так рано не обедаю.
— А сегодня пообедаете. Налегаем на жидкости. Попробуйте сначала сок.
Она взяла у него стакан и вздохнула. Неудивительно, что он обращается с ней как с ее мальчиками. Она ведет себя соответственно.
— Спасибо. Простите, что капризничаю. Я не хочу быть капризной, но у меня столько дел. Лежать в постели не входит в мои планы.
— Значит, вы незаменимы?
Она снова посмотрела на него. Что-то новое промелькнуло в ее взгляде — эмоции, надежда, вопросы, правда, он не мог определить какие.
— Я нужна.
Она произнесла это с таким спокойным отчаянием, что он машинально погладил ее по щеке.
— Тогда вам нужно поберечься.
— Да. — Она взяла ложку и принялась есть суп. — Я действительно отвратительная пациентка. Простите.
— Все в порядке. Я тоже.
Чтобы сделать ему приятное, она проглотила еще несколько ложек.
— Вы тоже не выглядите человеком, который часто болеет.
— Если вам от этого станет легче, то пару лет назад у меня был грипп.
Она еле заметно усмехнулась.
— Мне стало легче. На самом деле я больше привыкла лечить. В сентябре мальчики оба свалились с ветрянкой. Дом напоминал больничную палату. Дилан… — Она уже некоторое время собиралась с силами. Теперь, лениво помешивая суп, подумала, что набралась мужества. — Простите за вчерашнюю ночь и за сегодняшнее утро.
— За что же извиняться?
Она подняла взгляд. Дилан казался таким расслабленным, таким безмятежным. По-видимому, резкие слова и аргументы не пробудили в нем чувства вины. Но он не лгал, и они оба это знали. Она подумала: а ведь ему известно, что она продолжает лгать.
— Я сказала то, чего не имела в виду. Я всегда так делаю, когда сержусь.
— Может быть, когда вы сердитесь, вы честнее, чем вам кажется. — Он был напряжен. Как бы это ни выглядело со стороны, он был озадачен ею, она не давала ему покоя. — Послушайте, Эбби, я по-прежнему намерен давить на вас, и довольно крепко. Но у меня есть совесть. Я не намерен вступать в борьбу с вами, пока вы не встанете на ноги. Она невольно улыбнулась:
— Значит, пока я болею, я в безопасности?
— Что-то вроде этого. Вы не едите.
— Простите. — Она положила ложку. — Больше не могу.
Он убрал с постели поднос.
— Вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, что вы слишком часто извиняетесь?
— Да. — Она снова улыбнулась. — Простите.
— Интересная вы женщина, Эбби.
— Вот как? — Так приятно было просто откинуться назад. Чувствуя холодок, она выше натянула на себя одеяло. Невероятно, но она снова чувствовала усталость, такую усталость, что без особых усилий могла бы откинуться назад и провалиться в сон. — А я всегда считала себя вполне заурядной личностью. Даже занудой!
Дилан смотрел на ее изящные руки и вспоминал, как они умело управлялись в конюшне. А еще он вспоминал фотографии женщины, закутанной по самые брови в норковую шубу, со сверкающими бриллиантами в ушах. И ту же женщину он видел за стиркой в домашней прачечной! Нет, она не зануда! Она просто очень странная женщина!
— В моем компьютере есть ваша фотография из Монте-Карло. Там вы сняты в белой норковой шубке, укутанная почти до бровей.
— Белая норка… — Эбби вяло улыбнулась. — На всех фотографиях меня изображали прямо-таки принцессой! Невероятно, правда?
— А где была сделана эта фотография?
— На крыше, — пробормотала она и уснула.
На крыше? Надо быть совершенно безумной, чтобы демонстрировать шубы на крышах!
Очень интересная женщина, думал Дилан, глядя на нее после того, как устроил ее поудобнее. Все пробелы, существовавшие в его представлении о ней, постепенно заполнялись.
Когда Дилан просматривал свои записи о Рокуэлле, раздался грохот. Он сохранил файл, выключил компьютер и спустился вниз, чтобы встретить мальчиков. Держа собаку за ошейник, Крис оправдывался:
— Я не виноват! — Выбрав из своего лексикона самое оскорбительное слово, он выпалил: — Это ты идиот!
— Ты идиот! Потому что…
— В чем дело? — поинтересовался Дилан, открывая мальчикам дверь.
Глаза обоих мальчиков горели, Крис был весь вывалян в грязи. Губы его предательски дрожали. Указывая пальцем на старшего брата, он крикнул: