– Тебе не это сейчас нужно.
– Это. – Она потянула его к кровати. – Именно это.
Позже Дора прижалась к нему, свернувшись в комочек. Он был так нежен, думала она, так терпелив. И не только она забыла обо всем, но и он. На тот короткий промежуток времени он забыл обо всем, кроме нее. Она не спала и не бодрствовала, словно витала между небом и землей, слушая монотонную дробь дождя.
– Еда наверняка остыла, – сказал он. – Но ты все равно должна поесть. Когда мы вошли сюда, я боялся, что ты просто свалишься от усталости.
– Мне уже лучше. – Дора улыбнулась, почувствовав, как его пальцы обвили ее пальцы. Он все чаще делает что-нибудь в этом роде. Интересно, сам он сознает это? – Что дальше?
– Утром мы полетим в Нью-Йорк.
– Ты сказал «мы». – Она теснее прижалась к нему. – Ты делаешь успехи, Скиммерхорн.
– Просто избавляю себя от споров.
– Угу. Тебе нравится, когда я рядом. Можешь наконец признать это.
– Мне нравится, когда ты со мной в постели. В остальное время ты просто невыносима.
– Может быть, но все равно тебе это нравится. – Дора села, пробежала рукой по спутанным волосам. – И теперь я действительно чувствую себя лучше.
Джед коснулся кончиком пальца ее груди.
– Я рад, что вылечил тебя. Она рассмеялась.
– Не только это… хотя это было великолепно. Мне тоже нравится быть рядом с тобой.
– Может, тебе лучше бежать в противоположном направлении?
– Я так не думаю.
– Дора, ты не знаешь меня. Ты понятия не имеешь о моем прошлом, а если бы знала, то вряд ли поняла бы.
– Испытай меня.
Джед отрицательно замотал головой.
– Испытай меня, – с вызовом повторила она. Он встал, натянул джинсы и подошел к столику.
– Я хочу есть.
– Замечательно. Мы можем поговорить во время еды. Натянув халат, Дора села около сервировочного столика, заметила, что нет второй чашки для кофе. Джед явно хотел, чтобы она побыстрее заснула. Она налила кофе в коньячный бокал и выпила его холодным.
– Так откуда ты, Скиммерхорн?
Он уже сожалел о своих словах, понимая, что загнал себя в угол.
– Из Филадельфии.
– Из денежной Филадельфии. Это я знаю. Я также знаю, что деньги пришли с обеих сторон. – Дора посолила свой бифштекс. – И что твои родители забавлялись публичными ссорами.
– Они ненавидели друг друга, сколько я себя помню. – Джед пожал плечами, но движение вышло скованным. – Ты правильно слышала. Ни один из них не желал разделять собственность, и они двадцать семь лет прожили в обоюдной ненависти и презрении. И по иронии судьбы… погибли одновременно в собственном лимузине, когда их водитель не справился с управлением.
– Тебе было тяжело потерять их обоих таким образом?
– Нет. – Джед взглянул ей в глаза. – Пока родители были живы, я не испытывал к ним никаких чувств, кроме легкого презрения. Я же говорил, что ты не поймешь.
Дора помолчала, используя еду как способ заполнить паузу. – Ты не прав. Я думаю, что понимаю. Ты не уважал их и постепенно перестал любить.
– Я никогда не любил их.
– Конечно, любил. Ребенок всегда любит, любит до тех пор, пока не разрушат его любовь… и часто еще долго после этого. И если ты перестал их любить, значит, у тебя просто не было другого выхода. А когда они умерли, ты чувствовал себя виноватым, потому что не мог скорбеть о них. – Дора внимательно посмотрела на него. – Я близка к правде?
Она попала в яблочко, но Джед еще не готов был признать это.
– У них было двое детей, в которых они особенно не нуждались. Элейн, а потом я, потому что кто-то должен был продолжать род. Мне напоминали об этом каждый день.
Ты – Скиммерхорн. Ты – наследник. Меньшее, что ты можешь сделать, – не быть таким идиотом. Прояви хоть какую-то благодарность. Не путайся под ногами.
– Мои обязательства, – продолжал Джед, тщетно борясь с призраками прошлого, – и их ожидания. Твои родители хотели, чтобы ты стала актрисой, мои хотели, чтобы я приумножал фамильные богатства.
– И каждый по-своему, но мы оба подвели их.
– Дора, это совсем разные вещи. Твои родители гордились тобой. Моими двигала алчность. В моем доме не было любви.
Джед не хотел говорить это, не хотел вспоминать, но Дора повернула колесо, и он не мог остановиться, пока это колесо не сделало полный круг.
– Твоя сестра…
– Значила для меня не больше, чем я для нее, – бесстрастно сказал он. – Злая судьба бросила нас в одну тюремную камеру, но заключенные не обязаны любить друг друга. Большую часть времени мы все четверо старательно избегали друг друга. – Джед горько улыбнулся. – Даже в таком огромном доме это не всегда удавалось.
– И тебе не с кем было поговорить?
– О чем? – Он коротко рассмеялся. – Обоюдная ненависть моих родителей ни для кого не была секретом. Драки, которые они затевали на людях, были всего лишь прелюдией. Они всегда заканчивали их дома, и если не впивались в глотки друг другу, то кидались на меня или на Элейн. Я отводил душу в мелких кражах, попадал за решетку, правда, ненадолго. Элейн нашла утешение в мужчинах. К двадцати годам она уже сделала два аборта. Родителям всегда удавалось уладить все без шума: и мои неприятности с законом, и проблемы Элейн. В конце концов они отправили нас в закрытые школы. Меня вышибли из моей, Элейн завела роман с одним из учителей.
В итоге им пришлось признать свое бессилие: по– моему, впервые обошлось без споров. Они заключили сделку с Элейн – кругленькая сумма в обмен на согласие выйти замуж за тщательно подобранного кандидата. Я стал жить с бабушкой. Первый брак Элейн продолжался около двух лет. Мое поступление в полицейскую академию по времени совпало с ее разводом. – Джед щедро плеснул в свой бокал коньяка. – Мы, похоже, переполнили чашу их терпения. Они угрожали лишить наследства нас обоих, но нежелание выпускать деньги из семьи возобладало. Элейн снова вышла замуж, я получил полицейский жетон. А они умерли.
Дора жалела того ребенка, каким он был, жалела семью, которая только называлась семьей и членов которой ничто не соединяло; чувствовала горечь того ребенка, как свою собственную. И понимала, что чувствует гораздо больше, чем Джеду понравилось бы.
– Может, ты и прав. Я не в состоянии понять, как люди могут жить вместе без любви, я не в состоянии понять, как можно не любить своих детей. Но это не значит, что я не понимаю тебя.
– Ты должна понять, что я не могу дать тебе то, что ты хочешь.
– Но ведь это моя проблема, не так ли? – Дора взяла бутылку и налила коньяка себе. – И, по-моему, Скиммерхорн, ты боишься, как бы я не дала тебе именно то, что ты хочешь.