Она спала на животе, обняв подушку. Лоб закрыт челкой, но спутанные волосы открыли щеку. Чертовски соблазнительная картина.
Наверное, из-за огромных темных глаз и выразительного лица. Однако сейчас глаза закрыты, лицо спокойно.
И все равно он с удовольствием смотрел на нее.
Может, все дело в коже, шелковистой, белой, чуть тронутой розовым румянцем.
Джед встряхнулся, смущенный и потрясенный направлением своих мыслей. Когда мужчина начинает так возвышенно думать о женской коже, он точно влип.
Он поставил кружку на ночной столик и присел на край кровати.
И вдохнул ее аромат… необыкновенно чувственный, от которого пересохло во рту. Еще одно доказательство: он – в ловушке.
– Айседора. – Джед коснулся ее плеча, укрытого толстым одеялом, легко потряс, как тряс всю ночь каждые два часа, убеждаясь, что она в сознании.
Дора недовольно забормотала и перевернулась на спину. Одеяло соскользнуло с ее плеч, и Джед уставился на фланелевую сорочку, ослепительно синюю и на вид крепкую, как доспехи. Из-под края одеяла выглянула розовая аппликация: похоже, кончики поросячьих ушек. Джед с любопытством приподнял одеяло. Точно. Толстощекая ухмыляющаяся поросячья морда.
Наверное, Дора выбрала эту рубашку за тепло и, по ее мнению, полную непривлекательность.
Она ошиблась, подумал Джед, опуская одеяло.
– Айседора. – Он снова потряс ее за плечо и прошептал на ухо:
– Иззи, проснись.
– Папа, отстань.
Ухмыляясь, Джед наклонился и поймал зубами мочку ее уха. Ее глаза широко распахнулись, все тело словно охватил пожар.
Она замигала, попыталась сфокусировать зрение, сориентироваться, но не успела. Ее губы попали в плен. Она подняла руку и вцепилась в его плечо. Пожар внутри стал почти невыносимым.
– Теперь проснулась? – прошептал Джед, не отказав себе в удовольствии легко куснуть ее нижнюю губу.
Дора откашлялась, но голос еще оставался хриплым спросонья.
– О да, абсолютно.
– Кто я?
– Кевин Костнер. – Она улыбнулась, потягиваясь. – Это просто моя безобидная фантазия, Скиммерхорн.
– Разве он не женат?
– Не в моих фантазиях.
Совершенно не обескураженный, Джед слегка отстранился.
– Сколько пальцев?
– Три. И мы это уже проходили. Я в порядке.
– Утренняя проверка. – Глаза затуманенные – очень сексуально, заметил он. Но зрачки нормальные. – Как голова?
Дора замерла на минуту, проводя внутреннюю инвентаризацию. Звон в ушах… и боль, сильная боль.
– Болит. И плечо тоже.
– Выпей.
Дора взглянула на его ладонь.
– Две? Скиммерхорн, я принимаю две таблетки, когда ломаю ноготь.
– Не ной.
Джед знал, что этих слов будет достаточно. Дора нахмурилась, взяла у него таблетки и кружку с кофе.
После первого же глотка ее раздражение сменилось удивлением.
– Очень приличный кофе. Почти как мой.
– Он и есть твой… то есть зерна. Я один раз видел, как ты его готовишь.
– Быстро учишься. – Желая полностью насладиться моментом, Дора взбила подушку и уселась поудобнее. – Ты хорошо спал на диване?
– Нет. Но спал. И я воспользовался твоей ванной. Неужели у тебя нет нормального куска мыла? Одни цветочки и лебеди.
– У меня еще было два морских конька, но я их использовала. – Дора наклонилась и обнюхала его, играя его влажными, чуть вьющимися волосами. – М-м-м. Гардения.
Джед осторожно оттолкнул ее.
– Когда я в следующий раз пойду в магазин, обязательно поищу кусок мыла в форме гантели. С неотразимым запахом пропотевших мужских носков. – Обняв кружку обеими руками, Дора сделала еще один глоток и вздохнула. – Не могу вспомнить, когда в последний раз мне подавали кофе в постель. – Она с улыбкой взглянула на Джеда, и ей понравилось то, что она увидела: небритое лицо, раздражение в красивых глазах. – Тебя нелегко понять, Скиммерхорн. Ты точно знал, что при минимальном усилии смог бы оказаться вчера в этой кровати. Ты знал, на какие кнопки нажимать, но не стал.
– Тебе было больно, и ты устала. – Только он думал об этом. О, да, думал. – Я не зверь.
– Еще какой зверь. Большой зверь со скверным характером – и это часть твоего обаяния. – Она погладила его по небритой щеке. – Все эти крепкие мускулы и мрачность. Равная способность к злобе и доброте. Неотразимое сочетание. Обожаю крутых парней с нежными сердцами.
Джед хотел оттолкнуть ее руку, но она сплела их пальцы и села, чтобы поцеловать его. Очень нежно, очень легко, но все его тело бешено запульсировало.
– Дора, ты испытываешь судьбу.
– Я так не думаю.
Он мог бы доказать ее не правоту и доказал бы: опрокинул бы ее на спину и утолил бы свою мучительную жажду… если бы не видел, не чувствовал, как она борется с головной болью.
– Послушай. Ты меня не знаешь. Ты не знаешь, на что я способен. Можешь быть уверена только в одном: я хочу тебя, и, когда буду уверен на все сто процентов, что ты в порядке, я не стану спрашивать разрешения.
– В этом нет необходимости, ведь я уже сказала «да».
– И не жди от меня доброты. – Джед опустил взгляд на их сплетенные пальцы и демонстративно высвободился. – И мне плевать, если потом ты пожалеешь.
– Если я делаю выбор, то никогда потом не жалею. А еще я уверена, что ты предупреждаешь не меня, а себя. Джед встал.
– Сейчас у нас другие дела. Что с магазином?
– Сегодня мы закрыты.
– Хорошо. Нам пора в участок. Соберись, а я приготовлю завтрак.
– Ты сумеешь?
– Я смогу залить хлопья молоком.
– Вкуснотища, – одобрила Дора, откидывая одеяло. Джед оглянулся.
– Да, Конрой, мне понравился твой поросенок.
Пока Джед и Дора завтракали хлопьями, Ди Карло метался по своей нью-йоркской квартире. Он не смог заснуть, он всю ночь лихорадочно пытался успокоиться и что-нибудь придумать, но не помогла даже приличная доза виски.
Возвращаться в Филадельфию нельзя. Дело не только в убитом полицейском: осталась пара свидетелей. И они достаточно хорошо разглядели его лицо, чтобы составить фоторобот.
«Полиция меня поймает, – мрачно думал Ди Карло, наливая себе еще один стакан. – И свяжет с мертвым патрульным». Копы безжалостно преследуют любого, кто убивает одного из них, – в чем другом, а в этом можно не сомневаться.
Значит, он не только не может вернуться, он должен исчезнуть, по меньшей мере до тех пор, пока шум не уляжется.