– Ну… да.
– Рассказала, – подтвердила я вновь, словно она не догадалась.
Отложив тарелку, которую нещадно терла губкой, назад в раковину, Анастасия повернулась ко мне.
– Понимаешь… я переживаю за нее. Мара такая хрупкая и ранимая, и я боюсь… боюсь, что с ней может что-то случиться. Я постоянно за ней наблюдаю, постоянно!
– Тогда как ей удалось выбраться из вашей квартиры?
– Прошу прощения? – Анастасия вновь достала из раковины тарелку. Казалось, она сказала то, что хотела сказать, и теперь со спокойной душой может приступить к своим повседневным обязанностям. Я склонила голову набок, наблюдая за ней.
– Утром я встретила Мару в больнице. – Я нахмурилась. – Разве не потому вы постучали в дверь моей квартиры?..
– Конечно, нет! – с жаром заверила Анастасия. – Просто Мара сказала, что мы уже всех соседей на этаже просили присмотреть за ней и только тебя нет.
Странно. Если ребенок страдает лунатизмом, родители должны знать. Нельзя бессознательно бродить по дому, одеваться, чистить зубы и при этом остаться незамеченным.
Если только…
Нет… нет. Я почувствовала, как от меня стремительно ускользнула важная мысль.
– С каких пор ее посещают эти сны? Обо мне?
– Ох, ты не подумай, Мара не всегда была странной, – Анастасия улыбнулась мне, будто я назвала ее дочь странной. Вслух. – Для меня, разумеется, как и для любой другой матери ее ребенок, Мара особенная. Но она действительно особенная.
Уверена в этом.
– Она едва не погибла. – Я изумленно уставилась на Анастасию, потому что столь резкого перехода никак не ожидала. Из гостиной было слышно, как Мара разговаривает со своим медвежонком. Здоровый и жизнерадостный ребенок. – Пуповина обмоталась вокруг ее шеи, Мара умерла. – Голос Анастасии дрогнул, и я тут же отвернулась от дверного проема, прервав наблюдение. – Но… она очнулась! Прямо на руках врача. Все были удивлены…
– Но… сны были с детства? – перебила я. Нужно было выразить сочувствие или как-то участливо промолчать, но мысли нетерпеливо бились о стенки черепа, а на языке вертелись вопросы.
– Нет, не с самого детства, – нехотя отозвалась Анастасия. – Это было страшно, Кая. Очень страшно. Я спала после смены, не чувствовала ни рук, ни ног, спала очень беспокойно. И вдруг услышала вопли. Сначала решила, будто это во сне, но через секунду поняла, что это Мара кричит. – Ее передернуло от воспоминаний. – Я решила, будто кто-то забрался в квартиру, примчалась к ней в комнату… А Мара спала. Я разбудила ее, и тогда она сказала: «Мне приснилась Кая Айрленд, мама. Она умрет». Я очень испугалась и спросила, кто это, ведь я не знала, что у нас есть такая соседка. Мара полностью описала твою внешность, вплоть до необычного цвета глаз. Даже сказала, что у тебя есть татуировка.
– Вы помните дату первого сновидения? – поспешно спросила я, чувствуя горячее предвкушение. Вдруг Мара такая же, как Аспен? Вдруг у нее действительно необычные способности?
– Конечно, помню, – отозвалась Анастасия, глядя перед собой пустым взглядом. – Это случилось десятого сентября.
* * *
Вернувшись к себе, я заперлась изнутри на все замки, и, хоть веки слипались и тянуло ко сну, мозг продолжал усиленно работать.
Удивительно…
Я столько времени жила в Эттон-Крике и даже изредка мелькала в газетах, что думала, будто меня уже знают все. Но мисс Анастасия Васиковски, мама девочки, которой я приснилась в ночном кошмаре, даже не попыталась со мной связаться, не попыталась выяснить причину странных снов дочери.
Я с трудом соображаю.
Сейчас кажется, будто моя история переплетена с каждым жителем Эттон-Крик, кажется, будто я связана со всеми. Нужно срочно прилечь и закрыть глаза. Даже если мне приснится дурной сон – плевать. Нужно выспаться.
Я упала на диван и отогнала лицо Ноя. Вымела его из сознания как сор.
– Вернись домой, Кая, пожалуйста. Вернись ко мне.
«Пока что не могу, Ной», – хотелось сказать в ответ, но язык не двигался. Все, на что я была способна – натянуть на плечи плед. Стало теплее.
– Я люблю тебя, Кая.
«И я тебя люблю».
Проваливаясь в сон, я вновь услышала мелодичное пение. Голос Ноя доносился из-под толщи воды или, может, из глубин моего подсознания. Он ложился на мои уставшие плечи кристально чистыми капельками росы, шелестел в волосах свежим ноябрьским ветром, пах дождем.
И я хотела, чтобы он проник в мою грудь и остался там навсегда, тек по венам. Я хотела, чтобы голос Ноя закупорил артерии, чтобы встал комом в горле, чтобы сковал меня по рукам и ногам.
– Кая, – потребовал он, – вернись домой. Я нужен тебе.
И, словно зная, что это не то, что я хочу слышать, его тон стал мягче и нежнее, словно бархат:
– Ты нужна мне.
А затем он произнес: «Вж-ж-ж», и я вздрогнула. «В-ж-ж-ж» – звук повторился, вызывая во всем теле неприятную дрожь, и я оторвала гудящую голову от подушки и посмотрела по сторонам. Совершенно дезориентированная, я не сразу поняла, что звонит мобильник, лежащий на полу, и, ответив на звонок, только спустя несколько секунд сумела сказать:
– Да? Говорите.
– Это Кая Айрленд? – голос детектива Дина мигом взбодрил меня, и я села, откинув плед в сторону.
– Да, детектив, это я.
– Ты была права. О Лауре Дюваль. Она находится в участке на допросе. Мы… – Он запнулся, наверное, вспомнив о своем отстранении, но тут же продолжил: – Мы нашли во дворе дома окровавленную фату. Пока что нужно подождать анализ, но… сама знаешь. В общем, мы надеемся на лучшее. А ты не распространяйся. Никто не должен знать, из-за чего она задержана. В Эттон-Крике и так полно безумных слухов, так что пусть люди развлекаются догадками. Кая? Мисс Айрленд, ты слышишь, да?
– Да, – слабым эхом отозвалась я и с трудом расслабила пальцы – колено вспыхнуло болью, так я вцепилась в него.
Они нашли в доме Стивенсонов окровавленную фату? А вдруг это мой маскарадный костюм для бала – тот, который мерещится мне почти каждую ночь, который я отдала Скалларк, чтобы спасти ее, уберечь?
Я видела ее сегодня в нашем морге.
– Кая?
Я очнулась.
– Пожалуйста, продолжайте. Я в порядке. В порядке.
Детектив, кажется, так не считал, но все равно продолжил:
– И насчет Леды Стивенсон тоже…
– Что с ней?
– Она у меня.
– В смысле – у вас? Что это значит?
Его голос снизился до шепота:
– Она в моей квартире. – Я терпеливо ждала, когда он продолжит, и когда он заговорил, голос вдруг показался другим: мягким, сочувствующим. На секунду я подумала, что трубку взял кто-то другой, а не детектив Дин. – Леда пыталась убить себя.