Гоббс пишет, что человек не рождается ни с каким нравственным чувством, это исключено. Есть только общественный договор. Общество обо всем договаривается. Оно заключает внутри себя некий договор: кто есть мама, кто есть папа, кто есть Бог, правительство и т. д. Врожденных нравственных чувств у человека нет. Если бы матери не воспитывали своих детей, а выбрасывали их на помойку, то дети считали бы кошку своей матерью. А так ребенок знает, что есть мама и она любит его, кормит грудью, кашей, что-то рассказывает, он все от нее получает, таким образом создается биологическое поле. И общество, и государство заботится о вас, если соблюдается общественный договор. Не имеет значения, заключен этот договор в каком-то племени тумба-юмба или с Английским королевством. Какая разница? У тумба-юмбы свой общественный договор, у королевства свой. А если общественный договор перестает соблюдаться или существует лишь видимость этого договора, но он не соблюдается, тогда человек впадает в натуральное состояние. И когда человек впадает в это состояние, он теряет все, что так прекрасно декларировал. Он теряет связь, и тогда человек человеку становится никто. Это и есть натуральное состояние. Гоббс пишет как Свифт – очень смешно. Писатели в Англии писали одинаково, у них был парадоксальный язык. Каждый человек должен знать, живет ли он в общественном договоре или уже в натуральном состоянии. Если внимательно читать Гумилева, то можно понять, что на него большое влияние оказал Гоббс.
Теперь обратимся к французской готике. Главной особенностью западной культуры является то, что она ориентируется не на Сына, а на Отца. Православие же ориентируется на Сына, забывая об Отце. И произнося формулу «Во имя Отца и Сына», православные на самом деле имеют в виду только Сына. И искусство, и общественное сознание имеют в виду только Сына. Но в европейском сознании сохраняется оттенок арианской ереси. Оно ориентируется не столько на Евангелие, сколько на Библию. Библейских сюжетов больше, чем евангельских. Завет Старый до Завета Нового – это представление о договоре Отца и Сына.
Западная культура вообще имеет концепцию-идею, отсутствующую в восточном опыте: это идея Творца, то есть того, кто сотворил. И поэтому они так его и называют – архитектором, Мастером Вселенной. Это его официальное прозвище: Великий Мастер, архитектор, инженер Вселенной, который создал все это при помощи циркуля, угольника, а также весов, материи и времени. Поэтому главное изображение Господа называется Мастер. Цеховая система на Западе, то есть изначально вся идея универсально-цеховой системы, связана прежде всего с почитанием ремесла и мастерства. Главное – уметь делать, быть мастером, архитектором. Чтобы испечь булку, тоже нужны весы. Чтобы сшить сапоги, нужны инструменты. Мастер ты или не мастер, но цеховое дело – это дело священное, богоугодное дело. Поэтому средний класс становится главным в обществе.
Войны, разорения, пожары, насилие – все это было, но цеховая система выстояла, потому что была главная вертикаль, связанная с навыками умения, навыками развития формы знания и познания. И поэтому, когда была создана высшая лига, она стала цехом мастеров-каменщиков, или цехом мастеров-строителей. Это тайная лига, потому что она постигает божественное знание, идущее через науку. Вот тогда и стало принято изображать Его с циркулем.
Готовальня становится, с одной стороны, инструментом, а с другой – эзотерическим алтарем, священным местом. Для Булгакова высшей лигой мастеров были писатели – именно они были истинными носителями божественного, и поэтому своего героя, явившегося из анонимного пространства, он одевает в халат. Мастер Дюрер тоже изобразил себя в халате на автопортрете 1500 года. Он пришел ниоткуда и ушел в никуда, потому что в то время, когда жил Булгаков, представители высшей лиги могли сесть в сумасшедший дом. Булгаков был больше других связан со средневековыми идеями, пронизан ими, и у него было огромное уважение к тому, что есть мир знаний и познаний, мастерства и творчества.
Эта высшая лига была неким абсолютным знаком цивилизации мира. Так же египтяне оставили абсолютный знак своей цивилизации: они сделали консервную банку. Они построили консервную банку необыкновенной прочности и создали машину времени. Археологи открыли банку, а там утка фаршированная, словно вчера приготовили и положили. Так египтяне нам сообщили: «Мы не только умели строить, мы много чего еще умели. Мы умели сохранять продукт, потому что у нас были холодильники». Как они это делали? У них был фаянс. Они делали специальную форму, потрошили мясо, начиняли его травами, закрывали. В форме было отверстие, через которое выкачивали воздух, создавали вакуум и заливали отверстие воском. Прошло 10 тысяч лет, а эту фаршированную утку можно есть. Это знак не менее важный, чем пирамиды. Такой же знак – крем, который тоже сохранялся 10 тысяч лет, и рецепт его сохранился – в книге «Всемирная энциклопедия медицины и косметологии». Книга эта была написана в тот момент, когда ощущалось крушение мира и была необходимость оставить знаки.
Вернемся к готическим соборам. Как они строились? Их строили мастера, у которых было много знаний. Они берегли свои секреты от невежд и от неправильного использования. В основе всех знаний лежала магическая геометрия. Это замечательная наука и сегодня она снова возвращается к нам. Это означает только одно: мир снова возвращается к попытке интегрировать знания и соединить их вместе. Если у меня отнимается рука, то дело может быть в моей голове или пятке, а не в самой руке. Если болит палец, возможно, ты болен весь. Медицина и все науки снова возвращаются к философии единства мира и единства его сотворения. Что демонстрируют нам планеты? Совершенную геометрию, совершенную скульптурность и совершенные движения. Все связано между собой. Для культуры, где исповедовалось христианство, главным было единство Отца, Сына и Святого Духа как творческого потенциала, потому что Святой Дух и есть потенциал. Без Святого Духа ни художественного, ни научного потенциала не бывает. И это высшее представление о своей христианской цивилизации строители выразили через свои великие соборы, посвященные Богородице.
Познать собор невозможно. Вот Страсбургский собор: вы не можете разглядеть и познать элементы портала. Галерея королей вынесена наверх. Почему? Потому что очень высокий центральный портал почти закрывает Розу. Он очень высокий и у него необыкновенная глубина. Взгляните на козырек портала: здесь видны ступеньки, и на каждой из них кто-то или что-то сидит. Но кто или что – об этом знает только тот, кто их делал. Этот собор в принципе равен вселенскому разуму, то есть вы своим разумом его познать не можете и объять его не можете, только обойти, да и то с трудом: на это надо потратить очень много времени. Этот собор – образец вселенского совершенства, но для готики, а не для итальянского средневекового искусства, потому что там важна стена, на которой можно рисовать, хотя не всегда понятно, что именно на ней нарисовано.
Это характерно для западноевропейской культуры: вы никогда не знаете, что перед вами. Потому что это архитектура в той же мере, как и не архитектура. Она дематериализована, это огромная дематериализованная масса: «Кружевом камень и паутиной сталь». Вы не знаете, архитектура это или скульптура, потому что скульптуры на ней столько, что она, собственно говоря, от нее неотделима. По этим принципам развивается западная культура. Это принцип поклонения Отцу, архитектурно-инженерному одушевленному предмету, а в эстетическом плане – принцип поклонения синтезу. Это абсолютный конструктивизм. Скульптуры западного искусства крайне важны и разнообразны: это и изображение животных, слонов, бегемотов, медведей – весь мир, сотворенный Богом, включен сюда. Кто сидит на ступеньках? Все, что сотворил Господь, включая гадов наземных и водных, и, разумеется, разнообразных химер. Все они предусмотрены в образе творения, и они находят свое место Страсбургском соборе.