Г-н де ла Бесьер ответил таким тоном, что несколько Бессмертных обернулись:
– Нет! Ни за что я не сяду в кресло монсеньора д’Абвиля!
– Это почему же? – с неприятным смешком осведомился г-н непременный секретарь. – Почему вы ни за что не сядете в кресло монсеньора д’Абвиля? Неужели вы тоже приняли всерьез весь тот вздор, который болтают о Заколдованном кресле?
– Я не принимаю всерьез никакого вздора, господин непременный секретарь. Но я ни за что не сяду туда просто потому, что мне это не угодно.
Коллега, занявший место г-на Реймона де ла Бесьера, тотчас же освободил его и поинтересовался вполне пристойно и без тени насмешки, верит ли г-н Реймон де ла Бесьер, так долго живший в Египте и по роду своих занятий глубоко, как никто другой, проникший к истокам Каббалы, в силу заклятий?
– Я далек от того, чтобы отрицать ее.
Это заявление заставило насторожиться всех присутствующих, а поскольку для подготовки к голосованию, ради которого сегодня собралось столько Бессмертных, требовалось еще с четверть часа, г-на де ла Бесьера попросили объясниться.
Академик, бросив вокруг себя пристальный взгляд, сперва убедился, что никто не улыбается и что даже г-н Патар утратил свой проказливый вид.
Тогда он веско изрек:
– Здесь мы прикасаемся к Тайне. Ибо все незримое, что окружает нас, есть Тайна. Современная наука, глубже древней проникшая в суть видимого мира, отстала от нее в постижении Незримого. Сила заклятий незрима, но она, тем не менее, существует. Кто станет отрицать, что существуют удача и неудача? Ведь обе они способны властвовать и над людьми, и над событиями, и над предметами с очевидным постоянством. Сегодня об удаче или неудаче говорят как о некоей неизбежности, против которой ничего нельзя поделать. Но древняя наука за многие сотни веков непрерывных опытов постигла эту таинственную силу, и, быть может (я повторяю – быть может!), тот, кто проник в самые глубины сокровенного знания, умеет этой силой управлять. То есть насылать либо доброе, либо злое заклятие.
Наступила тишина. Все присутствующие безмолвно воззрились на Заколдованное кресло.
Через какое-то время г-н канцлер нарушил молчание:
– А господин Элифас де ла Нокс и вправду проник в Незримое?
– Полагаю, что да, – твердо ответил г-н Реймон де ла Бесьер, – иначе я не голосовал бы за него. Именно подлинное знание Каббалы делает его достойным войти в наше Братство. – И он добавил: – Каббала, которая, похоже, заново родилась в наши дни под именем пневматологии, – это самая древняя наука, достойная всяческого уважения. Только глупцы способны насмехаться над ней.
Г-н Реймон де ла Бесьер вновь обвел присутствующих проницательным взглядом. Но никто уже не смеялся.
Мало-помалу помещение заполнялось. Кто-то спросил:
– А что такое Тайна Тота?
– Тот, – ответствовал ученый, – это изобретатель египетской магии, и его тайна – это тайна жизни и смерти.
Послышался насмешливый фальцет г-на непременного секретаря:
– Обладая подобной тайной, наверное, очень досадно не быть избранным во Французскую Академию!
– Господин непременный секретарь, – торжественно заявил г-н Реймон де ла Бесьер, – если господину Бориго, или Элифасу – зовите его, как вам заблагорассудится, так вот, если этому человеку удалось постичь Тайну Тота, на что он притязает, то он приобрел силу большую, чем у вас и у меня вместе взятых. Умоляю вас верить этому! И уж если со мной случится несчастье сделать его своим врагом, то я предпочту встретить ночью на своем пути шайку вооруженных разбойников, чем его одного средь бела дня с голыми руками!
Старый египтолог произнес эти слова с такой силой и убежденностью, что произвел настоящую сенсацию. Но г-н непременный секретарь продолжал упорствовать и сказал с суховатым смешком:
– Видимо, сам Тот надоумил его прохаживаться по парижским салонам в фосфоресцирующих одеждах. Ведь он, если не ошибаюсь, председательствовал на собрании пневматистов в каком-то светящемся костюме?
– У каждого, – спокойно возразил г-н Реймон де ла Бесьер, – есть свои маленькие причуды и слабости.
– Что вы хотите этим сказать? – неосторожно спросил г-н непременный секретарь.
– Ничего, – загадочно ответил г-н Реймон де ла Бесьер. – Единственно, господин непременный секретарь, позвольте мне удивиться тому, что насмешки над таким солидным магом, как господин Бориго, позволяет себе самый закоренелый фетишист из всех нас.
– Я?! Фетишист? – возопил г-н Ипполит Патар, надвигаясь на своего коллегу и свирепо выпятив челюсть, словно собираясь разом проглотить всю египтологию. – С чего вы взяли, сударь, что я фетишист?
– Я видел, как вы прикасаетесь к дереву, думая, что этого никто не замечает.
– Я?! Прикасаюсь к дереву? Вы видели, как я прикасаюсь к дереву?
– Да больше двадцати раз на дню!
– Вы лжете, сударь!
Тотчас же кинулись их разнимать. Раздались возгласы:
– Полно, господа! Господа!
– Господин непременный секретарь, уймитесь!
– Господин де ла Бесьер, эта ссора недостойна ни вас, ни этих стен!
Все достопочтенное собрание впало в состояние такого лихорадочного возбуждения, которое совершенно не вязалось с обликом Бессмертия. Один лишь великий Лустало, казалось, ничего не видел и не слышал, упорно погружая свое перо в табакерку.
Г-н Ипполит Патар, привстав на цыпочки, высоко задрав голову и буравя маленькими глазками старика Реймона, вопил:
– Он окончательно утомил нас этим своим огнем святого Эльма!
[25]Этим Элифасом – Кукишем-с-маслом! Тайбуром-Самодуром! Боригоновым ослом
[26]!
Перед этой остротой, столь же неистовой, сколь и неуместной в устах непременного секретаря Французской Академии, г-н Реймон де ла Бесьер сохранил все свое хладнокровие.
– Господин непременный секретарь, – сказал он, – я не солгал ни разу за всю свою жизнь и не собираюсь учиться этому в моем нынешнем возрасте. Не далее, как вчера, перед торжественным заседанием я сам видел, как вы поцеловали ручку своего зонтика!