– Вы правы, молодой человек, – с улыбкой прервал его профессор. – Для пациентов и их родных это очень приличный результат, но вы же знаете, как медленно движется бюрократия! Российская медицина, вынужден признать, чрезвычайно неповоротлива, и для того, чтобы внедрить что-либо инновационное, приходится пройти такие круги адовы, что это мало кому по плечу! Ну, а еще давайте посмотрим на эту проблему с точки зрения тех, от кого все зависит: экспериментальная медицина отнюдь не безопасна! Она требует персонифицированного подхода, то есть лечение должно подбираться в зависимости от молекулярно-генетических особенностей конкретного пациента. Но персонифицированная медицина только-только зарождается, а значит, нет никаких гарантий, что химиотерапия, к примеру, вместо лечения не убьет пациента, малоизученная таргетная терапия не вызовет появления новых опухолей и так далее! Даже в Европе и Америке существует всего несколько крупных центров, занимающихся последними разработками в экспериментальном лечении онкологии, причем каждый из них специализируется в чем-то одном. Скажем, Мемориальный онкологический центр Слоуна-Кеттеринга проводит процедуры химической и термической абляции, а немецкий центр изучения рака при университете Гейдельберга применяет облучение тяжелыми ионами. Некоторые, как известный частный медицинский центр Топ Ихилов в Израиле, предлагают узкий спектр различных подходов – иммунотерапию, генотерапию и тому подобное. В России, надо сказать, тоже есть кое-какие экспериментальные программы, однако их слишком мало, и значимых отечественных разработок практически нет. Вы можете себе представить, что в то время, как у нас ученые работают примерно со ста пятьюдесятью лекарственными молекулами, в мире их разрабатывается более двух с половиной тысяч?! Проблема в том, что их просто-напросто не протолкнуть через «Великую Китайскую стену» отечественной бюрократии…
– Да уж, – хмыкнул Антон: за полчаса беседы с профессором он узнал об онкологии больше, чем за всю жизнь до этой встречи. И слава богу, если подумать! Никто не застрахован от болезни – как говорится, от тюрьмы да от сумы… И все же как-то не хочется думать о плохом, когда ты здоров!
– Так Инга хотела внедрить какие-то новые методы здесь? – задал он вопрос после довольно длинной паузы.
– Поначалу хотела попробовать, но потом поняла, что на осуществление своей мечты ей придется потратить всю жизнь. Инга оказалась к этому не готова.
– И она ушла в частный сектор?
– Честно говоря, мы с ней не виделись с тех пор, как она ушла из онкодиспансера, где проработала около десяти лет. Она надолго пропала, а потом вдруг позвонила поздравить с каким-то праздником. И на этот раз она казалась удовлетворенной, даже счастливой: и следа не осталось от былой депрессии! Видите ли, молодой человек, существует такой термин – профессиональное выгорание. В какой-то момент я почувствовал, что эта беда случилась и с Ингой, ведь в нашей профессии разочарований гораздо больше, чем радостей, и хоронить пациентов приходится чаще, чем врачам других специальностей… К счастью, я ошибся!
– Инге нравится работать в частном медицинском центре?
– Насколько я понял из нашей беседы, благодаря ей там появилось онкологическое отделение, а раньше был всего лишь консультирующий онколог. Теперь есть даже стационар, в котором проводят хирургическое вмешательство, и куча диагностических и лечебных процедур, включая гамма-нож!
– А Инга занимается…
– Раком молочной железы. А в этой области, надо сказать, произошел настоящий прорыв в последнее время: женщины теперь редко умирают от болезни, они ведут совершенно нормальный образ жизни после лечения и имеют все шансы дожить до старости! Я давно убеждаю Ингу выступить на конференции или хотя бы написать статью в «Ланцет» о своем успешном опыте лечения инновационными методами, но она, видимо, слишком скромна.
– Неужели не соглашается? – поднял брови Антон. – Она что, лишена честолюбия?
– Я бы так не сказал… Инга говорит, что у нее пока недостаточно данных, но, сдается мне, дело в другом.
– В чем же?
– По-моему, она просто суеверна, как большинство врачей: ей кажется, что стоит только выйти со своими результатами на широкую аудиторию, как везенье закончится!
– Так это все-таки везенье, а не высокие технологии и инновационные подходы?
– И то, и другое, молодой человек! – усмехнулся профессор. – И то, и другое…
* * *
Войдя в кабинет Нелидовой, Мономах сразу заметил незнакомую даму. Честно сказать, чтобы ее не заметить, надо было быть слепым: создавалось впечатление, что она занимает большую часть пространства, довольно, кстати сказать, обширного. И дело не только в том, что незнакомка весила добрых полтора центнера, а в том, что вся ее внешность производила неизгладимое впечатление, заставляя окружающие предметы и других людей как-то стираться, отходить на второй план и казаться незначительными. Высокая полная блондинка, облаченная в брючный костюм василькового цвета, удивительным образом гармонирующий с ее тщательно завитыми белокурыми локонами, она взглянула на Мономаха из-под длинных, подведенных голубой тушью ресниц большими карими очами, похожими на глаза лесной лани, и с улыбкой, демонстрирующей потрясающей белизны зубы, произнесла:
– Так вот он какой, доктор Князев! Что ж, примерно так я вас себе и представляла, – и, поднявшись со стула, она решительно протянула Мономаху белую холеную руку. Пожимая ее, он отметил броский маникюр и несколько золотых перстней, которые на любой другой женщине выглядели бы нелепо, однако на этой смотрелись органично. Мономаху пришлось глядеть на нее снизу вверх, так как впечатляющая незнакомка оказалась на полголовы выше его.
– Почему вы не сказали мне, что вляпались… то есть попали в неприятную историю, Владимир Всеволодович?
Голос Нелидовой заставил его вспомнить о том, что кабинет принадлежит ей, а не той, что на какое-то время полностью завладела его вниманием. Голос звучал спокойно, однако Мономах неплохо успел изучить любовницу и видел, что она раздражена.
– Я не думал, что для вас это имеет значение, – ответил он. – А откуда, собственно…
– Это моя вина, Владимир Всеволодович, – широко улыбнулась дама-гренадер. – Дело в том, что я – ваш адвокат, и я решила, не теряя времени, разобраться кое с какими неувязками в вашем деле. Собственно, и дела-то пока никакого нет, и, думаю, нам всем бы понравилось, чтобы так все и оставалось, верно?
Ее вопрос был адресован главным образом Нелидовой, которая кивнула, выражая полное согласие с ее словами.
– Кстати, меня зовут Марина, – запоздало представилась адвокат. – Марина Бондаренко. Алла Суркова должна была…
– Да-да, она мне говорила, – пробормотал Мономах. Он не рассчитывал, что знакомиться с адвокатом придется в присутствии любовницы и, по совместительству, непосредственной начальницы.
– Честно говоря, я планировала встретиться с вами, а не с главным врачом больницы, – снова заговорила Бондаренко. – Просто так уж вышло, что вы, Владимир Всеволодович, были на операции, а я не хотела откладывать дело с медсестрами в долгий ящик…