– Травами, что ли, лечит?
– Она не раскрывает своих секретов, но пациенты довольны, а это в частной медицине главное, верно? У Цибулис очень высокий процент излечения, поэтому все так стремятся попасть именно к ней, но она, как оказалось, весьма разборчива!
– Да уж! А как же твоя приятельница?
– Обратилась в онкодиспансер по месту жительства и, слава богу, жива-здорова.
– То есть у нее ремиссия?
– Ну да. Операция, химия – все, как обычно. Чувствует себя хорошо, говорит, что стала больше ценить жизнь!
Взгляд Аллы задумчиво блуждал по залу, пока не наткнулся на парочку за угловым столиком. По виду студенты, парень и девушка сидели, наклонив головы друг к другу. На столе перед ними стояли две чашки кофе, а на тарелках лежали остатки эклера и «картошки». То и дело хихикая, они вилками отламывали кусочки пирожных друг у друга – судя по всему, не могли позволить себе взять по два, поэтому делились друг с другом, чтобы попробовать разные. Алла вспомнила себя в этом возрасте. В девяностые, когда каждый перебивался, как мог, у родителей не было возможности давать ей карманные деньги, и, начиная со второго курса, Алле приходилось подрабатывать в суде секретарем. Платили копейки, но жаловаться грех – она многому там научилась. Зарплату тратила на книги, походы в кино и – обязательно раз в неделю на посещение кафе. Она едва наскребала на одно-единственное пирожное и чашку кофе или чая… Сейчас того кафе уже нет, а Алла, если бы хотела, каждый день могла бы заказывать по торту, только вот теперь ей это совершенно не нужно. Удивительно, как мало человеку необходимо в юности, и каким требовательным он становится с годами! И эта требовательность, очевидно, лишает его способности быть счастливым.
– Ты будешь эту «корзиночку»? – спросила Алла, отрываясь от созерцания парочки и плотоядно разглядывая воздушное пирожное с бело-розовым сливочным кремом и увенчанное вишенкой в окружении долек абрикоса.
– Вот это другой разговор, подруга! – обрадовалась Марина. – Вовчик, поди-ка сюда!
* * *
Сидя на бревне, Мономах не отрываясь глядел на свинцово-серую гладь воды. Где-то вдали раздавался радостный лай Жука, громадного ирландского волкодава. Когда-то привезенный маленьким щенком, пес стал постоянным спутником и лучшим другом отца. Сейчас, видимо, пес заприметил белку, загнал ее на дерево и теперь скачет вокруг, жалея, что не умеет летать или хотя бы лазать так же здорово, как этот маленький пушистый зверек.
Мономах любил это озеро, со всех сторон окруженное деревьями, уже покрывающимися зеленым налетом, который вскоре, при условии теплой погоды, превратится в яркую, свежую весеннюю листву. Собственно, это озеро и стало причиной, по которой Мономах выбрал тут участок для дома. Артем тогда находился на сборах и предоставил отцу решать, где лучше выстроить загородное жилище, и с тех пор ни тот, ни другой ни разу не пожалели о таком выборе.
В голове Мономаха лениво плавали невеселые мысли, наползая одна на другую, словно облака, заслоняя друг друга и не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. Он думал о Муратове, который избежал справедливого наказания и теперь, скорее всего, неплохо устроится в какой-нибудь частной клинике на руководящей должности – похоже, у него сильные покровители. Такие, которые способны заткнуть за пояс даже такого человека, как Кайсаров!
Мономах думал о несчастной погибшей медсестре. Не столько, правда, о ней самой, сколько о тех, кого она оставила – бабушке, сыне и сестре-инвалиде. Как они без нее, без ее заработка и заботы?
А еще он не мог не думать о себе – о том, насколько сильно следователь Никифоров желает засадить его за решетку. Здравый смысл твердил, что этого не случится, ведь он, Мономах, не причастен к убийству, однако тревожный червячок сомнения не давал успокоиться: а вдруг все же?..
– Владимир Всеволодович, вот вы где!
Он едва не свалился с бревна – настолько не ожидал услышать этот голос в данный момент: перед ним, улыбаясь, стояла Суркова. Ее левая рука покоилась на холке Жука, сжимавшего в пасти длиннющий дрын.
– Сархат сказал, что вы пошли гулять с собакой, и я вспомнила, что вы любите делать это у озера, – добавила она, предвосхищая его вопрос.
– Что-то случилось? – спросил он, двигаясь дальше по бревну, чтобы освободить Алле место. Она присела рядом и окинула взглядом панораму озера.
– Здесь очень красиво, – сказала она. – Такой мирный пейзаж…
– Алла Гурьевна, давайте сразу к сути, ладно? – Мономах не был настроен философствовать. – Вы бы не приехали просто так, поэтому я делаю вывод, что что-то произошло. Видимо, нечто плохое?
– Ну к сути, так к сути, – вздохнула Алла, переводя взгляд на собеседника. – Я кое-что узнала по вашему делу.
– По моему?
– Не придирайтесь к словам, Владимир Всеволодович! По делу убитой медсестры, если вам так больше нравится, только вот ей уже все равно, а вы можете попасть в жернова правосудия по одному кивку Никифорова!
– Что, все настолько серьезно?
– Вы даже не представляете!
– Но что у него есть? – недоуменно развел руками Мономах. – Одни только предположения! Ни орудия убийства, ни других доказательств!
– Помните три составляющих, позволяющих определить преступника?
– Мотив, возможность и средство?
– Верно. Так вот, средство действительно пока не нашли, зато есть возможность: вас застали на месте преступления!
– Что само по себе удивительно! – пробормотал Мономах.
– Не думаете ли вы, что мне не приходило это в голову? Действительно, странно, что патруль оказался на месте убийства буквально через несколько минут после того, как вы обнаружили жертву: мы сейчас как раз выясняем, как им это удалось!
– Ну, а насчет мотива? – спросил Мономах. – Какой мне резон убивать Ольгу? Неужели кто-то поверит, что я имел с ней романтическую связь? А даже если и так – зачем мне от нее избавляться, ведь я не женат, и, даже если бы все выплыло наружу, мне от этого ни жарко, ни холодно!
– Это в том случае, если связь была добровольной.
– Ч-что?
Лицо Мономаха вытянулось, когда он начал осознавать, о чем говорит Алла.
– Никифоров разрабатывает версию о том, что вы преследовали Ольгу, пользуясь служебным положением.
– Каким положением? Она же работала в другом учреждении!
– Но раньше – в вашем отделении, верно? Кроме того, у Никифорова есть два свидетеля, утверждающие, что Ольга – не единственный объект ваших домогательств.
– Да какие еще свидетели?!
– Вам знакома некая Лариса Мутко?
– Кто-кто?
– То есть вы ее не знаете?
– Послушайте, Алла Гурьевна, вы хоть представляете, с каким количеством людей мне приходится ежедневно общаться? Если речь о пациентке, то неудивительно, что я ее не помню: я запоминаю диагнозы, а не имена!