– Шею-то не сломала? – с беспокойством поинтересовалась Алла.
– Да нет, я проверил – живая: ругалась как пьяный сапожник, такими матами меня обложила… Я захлопнул крышку подпола и поставил кровать на место – Марфе ни за что не выбраться, да и выпустят ее вряд ли сейчас – народ другими делами занят!
– Хорошая работа! – похвалила Алла. – А я переживала, что одна из ключевых свидетельниц деятельности Досифея пропала!
– А Константин вот, похоже, убег, – сокрушенно вздохнул Артем. – Вчера он в город поехал по поручению Досифея: скорее всего прознал, что босс на тот свет отправился, и свинтил!
– Нет, не свинтил, – ответила Алла, радуясь, что может сообщить парню еще одну порцию хороших новостей. – Твои отец и дядя каким-то образом умудрились задержать Рубальского до приезда наших сотрудников!
– Они… что сделали?
– Даже не спрашивай, – отмахнулась Алла, – я сама тебе с чужих слов пересказываю: представления не имею, как у них это вышло!
– Но кто все-таки грохнул Досифея? – спросил Артем. – Марфа, Константин или кто-то еще?
– На самом деле, это – большой вопрос! Они, конечно, могли это сделать – по крайней мере, оба пытались скрыться, а это говорит не в их пользу. Тем не менее необходимо проверить их алиби: вполне может оказаться, что ни он, ни она ни при чем!
– Но кому могло понадобиться убивать Досифея? – развел руками Артем. – Без него же община обезглавлена, ей нужен руководитель! Я общался с Досифеем и могу вас заверить, что, кем бы он там на самом деле ни являлся, но у него была харизма размером с Зимний дворец – не просто так ему люди подчинялись!
– Я тебе верю, – согласилась Алла. – Мне не довелось провести с ним много времени, но я, изначально настроенная против него, едва не пала жертвой его обаяния и даже подумала, что, возможно, то, что мне о нем известно, неправда… Слушай, раз твой папа все равно уже в городе, давай ты подождешь еще пару часиков, а потом мы вместе вернемся в Питер? – предложила она. – У меня еще есть неоконченные дела!
* * *
Приехав домой, Алла чувствовала себя абсолютно разбитой. К счастью, Дмитрий находился в отъезде, иначе бы она просто не знала, что делать – разговаривать, что-то объяснять она была не в состоянии. Тем не менее и заснуть у нее не получилось. Казалось бы, усталость должна взять верх, но нет – сна не было ни в одном глазу! Алле не удалось увидеться с Олегом Князевым, зато ей все в подробностях рассказал Антон. Она решила, что допрос Рубальского и Марфы можно отложить до утра и, отчитавшись Деду о проделанной работе, отправилась наконец домой – в половине второго ночи. И вот, стоя у окна, выходящего на Невский проспект, Алла размышляла о случившемся и готовилась к завтрашнему дню. В сущности, ей надлежало радоваться: Мономах и его сын в безопасности, Олег жив, а два ключевых подозреваемых задержаны – что это, если не успех? И все же она не могла отделаться от мысли, что безнадежно проигрывает тому, кто заварил всю эту кашу. Да, Олег жив, но кто-то ведь пытался его убить! Досифей? Он так правдоподобно разыграл удивление, узнав о происшедшем со старшим Князевым, что трудно было ему не поверить! С другой стороны, все, даже Артем, твердят о харизме и актерском таланте Досифея – значит ли это, что он хладнокровно врал, глядя в глаза представителю власти? Мог ли, скажем, Константин, взяв на себя слишком много, сам, не ставя в известность хозяина, попытаться разделаться с угрожающим их существованию следователем, присланным главой РПЦ? Но что он себе думал, ведь патриарх вряд ли удовольствовался бы одной-единственной попыткой разобраться с общиной-сектой, он непременно прислал бы других людей! Кроме того, Рубальский, как и сам Досифей, не мог не понимать, что гибель Олега вызовет большой резонанс – и не только в церковной сфере: преступлением займутся органы следствия, и община перестанет быть «затерянным миром», попав в их поле зрения! Лишь оставаясь в тени, община могла жить и процветать, и как Досифей, так и Константин с Марфой, не могли думать иначе! Помимо всего прочего, оставался открытым вопрос, кто сообщил Досифею (или Рубальскому, или Марфе) о приезде «ревизора» от патриарха? Поездка Олега Князева не являлась тайной, ведь борьба с сектантством является одной из важнейших функций РПЦ, и в том, что он отправился расследовать деятельность общины Досифея, нет ничего странного или сверхсекретного!
Невский жил собственной жизнью, несмотря на ночное время. Транспорта было немного меньше – за счет отсутствия автобусов и троллейбусов, однако частные авто по-прежнему стройными рядами двигались по ярко освещенному проспекту. В такой иллюминации не было необходимости, ведь период белых ночей хоть и подходил к концу, еще не завершился, однако главная артерия, питающая город туристами, являлась исключением из правил и всегда должна представать в парадном виде, даже по ночам! По тротуару сновали любители ночного образа жизни, заскакивая в питейные заведения, кафе и рестораны, работающие круглосуточно или, по меньшей мере, часов до четырех утра. Когда бы Алла ни взглянула в окно, она не увидела бы Невский безлюдным – это означало бы, что началась война или Питер захватили зомби и пожрали весь народ!
Нет, так продолжаться не может: ей просто необходимо выспаться перед завтрашними допросами! Но пить снотворное не хотелось – после таблеток Алла чувствовала себя уставшей и обессиленной. Поэтому она пошла на кухню и включила электрический чайник. Пока вода в нем нагревалась, Алла достала из шкафчика припрятанную банку меда, подаренную соседкой, чей брат занимался пчеловодством в Ленинградской области, и положила в чашку две ложки с горкой. Вытащив из холодильника нарезанный лимон, она добавила его в чашку и, как только чайник отключился, залила все это крутым кипятком. Такое снотворное действовало медленнее, чем аптечное, однако от него наутро не оставалось неприятных ощущений, а несколько лишних граммов, которые Алле будет стоить медок, она непременно сбросит завтра во время напряженного рабочего дня! Выпив чашку медового напитка и заев сладость распаренным лимоном, Алла со спокойной душой отправилась в постель.
* * *
Мономах давно не чувствовал такого умиротворения, и даже то, что расследование еще не закончилось, не мешало ему пребывать в этом блаженном состоянии. Вся семья была в сборе – когда это случалось в последний раз, ему и не вспомнить! Родители еще не в курсе «воскрешения» старшего сына – требовалось придумать, как обставить дело так, чтобы обрадовать их, но не до сердечного приступа, но Мономах не сомневался, что они переживут данный факт гораздо легче, чем известие о гибели Олега и его похороны! Сон упорно не шел к нему, несмотря на перегруженный событиями день. Он думал обо всем и обо всех сразу. О том, как скоро поправится маленький Данилка, и удастся ли Ульяне избавиться от мужа-уголовника и свекрови-выпивохи. О том, кто и почему убил главу «Общины Святого Ангела». Он размышлял о степени вины Марфы и Константина во всей этой ситуации, о погибшем Вениамине и его беременной жене, которой теперь некуда пойти, ведь она сама из детдома и продала все что имела! И главное – о том, кто же все-таки пытался убить его брата. Пока ответ на этот вопрос не найден, жизнь Олега в опасности… Или уже нет? Может, со смертью Досифея опасность миновала? А еще Мономах думал о Сурковой. Он не виделся с ней со времени их последнего разговора, а с тех пор столько всего произошло! Интересно, удалось ли ей что-нибудь выяснить? Она знает, что Олег жив, но известно ли ей, кто покушался на его жизнь и кто убил Досифея? Мономах ловил себя на мысли, что ему хочется услышать ее голос, а еще лучше – увидеть во плоти. До сегодняшнего дня его мысли занимали только гибель брата и опасность, грозящая Артему в общине, и он, возможно, был с Сурковой излишне холоден. Она же, напротив, старалась быть помягче и, скорее всего, посчитала, что он этого не оценил. А он оценил! Алла Суркова стала для него другом, человеком, обходиться без которого все труднее. Их беседы как по делу, так и просто «за жизнь», доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие, и теперь он вновь был готов к человеческому общению – если, конечно, Суркова на него не обиделась. Да даже если обиделась – черт подери, он же может извиниться! Но что-то подсказывало Мономаху, что следовательша обладает достаточно тонкой душевной организацией, чтобы понять его состояние и игнорировать то, что обычно ему не свойственно. Он взял телефон, лежавший рядом с ним на ступеньке крыльца, и, включив его, увидел на экране время: 02:24. Нет, уже поздно ей звонить – скорее всего, она уже видит десятый сон… Почему-то мысль о Сурковой в ночной рубашке вызывала у него непонятное возбуждение: это же ненормально, она совершенно не в его вкусе, и ему должно быть наплевать на то, что у нее там под ночнушкой… Или нет?