Хотя Лиз не была уверена, что поняла его, она выпила и жестом пригласила его попробовать чили.
Этим можно моторы заправлять, — заявил Джонас, когда острый соус обжег ему язык. — Замечательно!
Не слишком остро для твоего слабого северного желудка?
Мой слабый северный желудок как-нибудь справится. Знаешь, странно, что ты не открыла ресторан — ведь ты так классно готовишь!
Как всякая женщина, Лиз не осталась равнодушной к комплименту.
—Воду я люблю больше кухни.
С тобой не поспоришь. Значит, рецепт ты позаимствовала на кухне, когда работала в отеле?
Вот именно. Мы все питались там же. Повар показывал, как делать то или это. Он был очень добрый. — Лиз улыбнулась. — Там многие были добрыми.
Ему хотелось знать про нее все — до мельчайших подробностей. Что она тогда чувствовала, что запомнила. И именно поэтому он понимал, что действовать нужно с осторожностью.
Ты долго там проработала?
Два года. Сколько постелей я перестелила — и не сосчитать!
А потом открыла собственное дело?
Да, потом открыла дайвинг-центр. — Лиз разломила пополам тонкую галету. — Риск был велик, но я не прогадала.
И как же ты справлялась? — Джонас подождал, пока она не поднимет на него глаза. — Я имею в виду — с дочерью?
Не знаю, о чем ты. — Джонас понял, что она снова замкнулась.
Я думал о тебе. — Он с трудом притворялся беззаботным. Стоит надавить на нее, и она тут же уйдет в себя. — Немногие женщины сумели бы выдержать то, что выдержала ты. Ты была одна, ждала ребенка и зарабатывала себе на жизнь.
Что же тут необычного? — Лиз даже улыбнулась. — В таком положении оказываются очень многие.
—Очень многие поступили бы по-другому, не так, как ты.
Она кивнула в знак согласия.
—Другой путь меня не устраивал. — Она отпила вина и задумчиво продолжала: — Я всего боялась. Сначала очень сильно, но постепенно страх проходил. Здесь все замечательно относились ко мне. Все могло бы сложиться по-другому, если бы мне не повезло. Схватки начались, когда я убирала триста двадцать восьмой номер. — Глаза ее потеплели, как будто она увидела что-то приятное. — Помню, несу я стопку полотенец и думаю: господи, началось, а я ведь и в половине номеров не прибралась! — Лиз рассмеялась и с аппетитом набросилась на еду.
Джонас отложил вилку.
Ты работала в тот день, когда у тебя родился ребенок?!
Конечно. Я была здорова.
Я знаю немало мужчин, которые берут отгул, если нужно запломбировать зуб.
Лиз снова рассмеялась и протянула ему галеты.
—Наверное, женщины сильнее.
Не все, подумал он. А лишь немногие, необычные женщины.
—А что потом?
—Потом мне опять повезло. Одна моя напарница знала сеньору Альдерес. Когда родилась Вера, ее младшему сыну исполнилось пять лет. Сеньора Альдерес присматривала за Верой днем, поэтому вскоре после родов я смогла вернуться на работу.
Галета хрустнула у него в руке.
Наверное, тебе пришлось круто.
Тяжелее всего было уходить от дочери по утрам, но сеньора Альдерес замечательно относилась и к Вере, и ко мне. Она сказала, что рядом с ней сдается дом. В общем, одно вело к другому. А потом я открыла дайвинг-центр.
И ты из гордости отказалась от гарантированных прав? — Кипя от злости, он вернулся к раковине. — Почему ты не потребовала то, что причиталось тебе по закону?
Джонас, тебя интересуют подробности?
Воспоминания причиняли ей боль; мучительно было заново переживать собственный позор. Разозлившись на себя, Лиз подошла к столу и отпила большой глоток из своего бокала.
—Мне еще не исполнилось восемнадцати. Я поступила в колледж, чтобы заниматься тем, чем мне хотелось. Я считала себя гораздо более зрелой, чем большинство моих однокурсниц, которые порхали по студенческому городку, озабоченные только одним: где состоится очередная вечеринка. Почти все вечера я проводила в библиотеке. Там мы с ним и познакомились. Он учился на последнем курсе и понимал: если он не выдержит экзамен, дома его ждет разнос. Его предки были юристами и политиками со времен Войны за независимость. Ты ведь понимаешь, что такое честь семьи, правда?
Выстрел попал в цель, но Джонас лишь кивнул.
Тогда поймешь и остальное. Мы каждый вечер встречались в библиотеке; вполне естественно, скоро мы познакомились, разговорились, потом пошли вместе выпить кофе. Он был умен, красив, обладал безупречными манерами. С ним было весело. — Она едва ли не в ярости задула свечи. По кухне поплыл запах воска. — Я влюбилась в него по уши. Он дарил мне цветы, а по субботам возил кататься. Когда он признался мне в любви, я ему поверила. Я думала, что мир у меня на ладони.
Она поставила бокал; Джонас молчал, не мешая ей закончить историю.
— Он обещал, что мы поженимся, как только он устроится. Бывало, мы сидели в его машине, смотрели на звезды, и он рассказывал, какой у него огромный дом в Далласе и какие там красивые комнаты. Рассказывал о бесконечных праздниках, многочисленных слугах, хрустальных люстрах. Я слушала его развесив уши. Мне казалось, будто я очутилась в сказке — чудесной сказке, которая заканчивается словами: «И они жили долго и счастливо». А потом ко мне приехала его мать. — Лиз тихо рассмеялась и так схватилась за спинку стула, что у нее побелели костяшки пальцев. Она заново переживала тогдашнее унижение. — Точнее, она послала за мной в общежитие своего шофера, сама зайти не захотела. Маркус не предупредил меня о ее приезде, и я очень волновалась перед встречей с ней. У входа меня ждал сказочный белый «роллс-ройс» — такие можно видеть только в кино. Когда шофер распахнул передо мной дверцу, я была на седьмом небе от счастья. Потом я села в машину, и она открыла мне правду. Ее сыну предстоит занять определенное положение в обществе, у него есть обязанности перед своей семьей. Она не сомневается в том, что я очень славная девушка, но я — не пара Дженсанну из Далласа.
Услышав фамилию, Джонас прищурился, но ничего не сказал. Лиз отвернулась и принялась суетливо чистить плиту.
—Она объяснила, что уже переговорила с сыном и он с ней согласился. В общем, наши отношения должны прекратиться. В качестве компенсации она предложила мне чек. Она меня страшно унизила. Хуже того, я ждала ребенка. Никто еще ничего не знал; я сама узнала о своей беременности только в то утро. Денег я у нее не взяла. Выйдя из «роллс-ройса», я направилась прямиком к Маркусу. Я не сомневалась: он так любит меня, что ради меня и ребенка поступит вопреки родительской воле. Я ошиблась.
Глаза ее оставались сухими — настолько сухими, что стало больно. Лиз на миг прижала веки пальцами.
—Он, как всегда, вначале рассуждал вполне логично. Нам было хорошо вместе, но все кончено. Деньги он получал от родителей; за непослушание они лишили бы его средств. Главное, считал он, чтобы родители были довольны. Правда, он не собирался совсем от меня отказываться. Он предложил, пока можно, потихоньку продолжать встречаться. Такой выход его вполне устраивал. Когда я сообщила ему о ребенке, он пришел в ярость и наорал на меня. Как я посмела подложить ему такую свинью? Подумать только — я!