Впервые Даша оказалась в этом доме вскоре после ухода Веры. Узнав о существовании живого человека, который мог войти в контакт с духом Эллы, Фишер принял все условия Пахома, которые тот поставил, если Герман хочет получить информацию. Условие было простым: никаких жертв.
После первого сеанса связи с Эллой без того слегка обезумевший Герман впал в долгую болезненную задумчивость. Молодые люди и незримая Элла терпеливо дожидались, когда он наконец нарушит тишину.
– Я родился в православной семье, но очень скоро понял, что все, чем я являюсь, все, что я думаю и чувствую, – не более чем результат электрохимического взаимодействия миллионов нейронов. Я всегда знал, что когда мой мозг умрет, умру и я. Закончится моя жизнь, которая, по сути, является не духовным путем, как учили родители, а мимолетным электрохимическим калейдоскопом из несметного количества бит информации. Мои познания в нейронауке отбирали у меня утешительную надежду на какое бы то ни было существование после смерти. Потому я так цеплялся за жизнь и искал способы максимально ее продлить. Однако и то, что произошло сейчас, и то, что случилось с Верой, не означает, что я в него поверил. Это лишь значит, что впереди у меня много работы, чтобы найти хотя бы мало-мальски достойное объяснение происходящему.
Герман сдержал обещание и больше не проводил неоправданных операций и экспериментов. Больше всего Пахом опасался, что Фишер, разгадав до конца или даже частично тайну «зелья», подействовавшего на Веру, начнет гробить народ почем зря, лишь бы добиться похожего результата. Но когда они немного приблизились к разгадке, было решено, что первые эксперименты будут проведены на безнадежных пациентах вместо применения эвтаназии или на приговоренных к смерти.
Как раз сейчас группа впервые готовилась к такой операции. Пахом присмотрел у себя в клинике старичка, которого богатые родственники чисто из совести не отключали от аппарата жизнеобеспечения. Даша предупредила, что если операция пройдет успешно, то огласки будет избежать крайне сложно. Возможно, поначалу пациент будет походить на чудом выкарабкавшегося из комы старичка, но уже вскоре начнутся необратимые изменения. Его плотность будет велика, и никому в голову не придет, что перед ними призрак. С каждым днем он будет выглядеть свежее и моложе. К сороковому дню души подходят, как правило, не дряхлыми стариками, а, напротив, представителями своих лучших лет. Они никогда не превращаются в младенцев, но возвращаются к пику своего физического и духовного рассвета.
По Вере это было сложно заметить, поскольку она либо находилась на пике, либо он ждал ее впереди, если бы она не умерла. Но духи никогда не выглядят старше, чем выглядели в момент смерти. Это исключено.
Пахом немного волновался насчет того, что Фишер захочет пересмотреть выбор подопытного с целью минимизировать огласку по первому эксперименту. Не начнет ли он снова выискивать молодых, не слишком безнадежных пациентов? Но Герман, напротив, очень оживился от перспективы понаблюдать столь чудесное перевоплощение.
На Пахома он возложил работу по обеспечению конфиденциальности проекта. В помощь ему были выделены недавние наемные убийцы. Точнее убийцы штатные, и их объектом довелось побывать самому Пахому. Но сейчас они переквалифицировались и были полностью в его распоряжении.
Пахом видел, что все обитатели особняка выдохнули с облегчением. Им больше не приходилось раз за разом заключать сделку с собственной совестью. Опасения по поводу того, что затишье временное, тоже постепенно развеялись. Но никто не догадывался, на пороге какого глобального открытия стоит их гениальный предводитель и кем в скором будущем он заселит гостевые комнаты в случае успеха запланированного мероприятия. Возвращение Пахома в круг приближенных многих успокаивало и обнадеживало. Именно в нем жители особняка видели рациональное зерно и сдерживающую силу, которую можно было противопоставить неуемным амбициям Фишера.
За воротами послышался протяжный гудок.
– Это за мной, – встрепенулась Даша.
Антон, руководствуясь какими-то своими нерушимыми принципами, так ни разу и не переступил порог особняка и даже не зашел на его территорию, а также всячески отговаривал Дашу от участия в этом дьявольском проекте. Девушка тактично кивала, но делала по-своему. Невидимая сила неумолимо тянула ее к этому эксперименту.
Для Антона все случившееся, в том числе и чудесное воскрешение Веры с последующим исчезновением стало безоговорочным гарантом зарождавшейся в нем православной веры. Он каким-то чудом уговорил отца Георгия поспособствовать его принятию в семинарию в разгар учебного года и усердно наверстывал упущенное. Он продолжал работать на телевидении, при этом всем своим существом противясь привычному ремеслу, ведь телевидение и церковь – совершенно разные, антагонистические миры. Но он не мог позволить себе остаться без заработка, а другого способа зарабатывать пока не придумал. А еще у него появилась мечта: построить домик в подворье по соседству с отцом Георгием и обзавестись такой же большой семьей до принятия сана, если он и в самом деле когда-нибудь на это решится.
Даша сняла со спинки стула потертую сумку с длинной ручкой и поспешила к выходу, при этом то и дело поглядывая на подоконник и едва заметно улыбаясь в пустоту. Пахом поймал ее взгляд и с надеждой спросил:
– Она здесь?
– Я почти всегда вижу ее рядом с тобой, – кивнула девушка.
Молодой человек самодовольно улыбнулся и продолжил разбирать бумаги на столе Фишера.
Герман с завистью взглянул на Пахома. Элла так больше и не приходила. По крайней мере, по словам Даши.
– Я, пожалуй, тоже скоро пойду. Завтра рано утром экзамен в аспирантуре, – сказал Пахом.
Фишер вынужденно кивнул и пожелал ему удачи.
Вера, сидевшая с ногами на подоконнике, смотрела в окно и тоже улыбалась. Как же хорошо жить, как хорошо жить без страха смерти!