Объяснение было таким простым, таким очевидным, что Миранда поразилась одному: как же ей самой это не пришло в голову?
– Но полиция так не считает.
– Потому что они не все знают. А мы знаем. Миранда кивнула. Ее вдруг охватило холодное бешенство.
– Он держал нож у моего горла только из-за моего паспорта. Им нужно было задержать мой приезд.
– Опиши-ка мне все еще раз поподробней. Данных, конечно, мало, но, может, кое-кто из моих знакомых сумеет узнать его по описанию.
– Если это действительно так, – всхлипнув, сказала Миранда, – то мне не хотелось бы встречаться с твоими знакомыми.
– Не волнуйтесь, доктор Джонс, – спокойно заметил Райан и поцеловал ее ладонь. – Не встретитесь.
В пасхальное воскресенье негде было купить бутылку. Поймав себя на том, что лихорадочно ездит по улицам в поисках выпивки, Эндрю задрожал. Нет, не то чтобы ему нужно было выпить, успокоил он себя. Он хочет выпить, а это совсем другое дело. Хочет пропустить пару рюмочек, чтобы унять боль в желудке.
Но, черт возьми, все было закрыто. Все. Как же живот болит! «Ну и пошли они, – решил Эндрю, вцепившись трясущимися руками в руль. – Пошли куда подальше».
Он просто поедет вперед. Будет ехать на юг, пока не придет в себя. Денег у него достаточно, у него покоя нет.
И не остановится до тех пор, пока не выдохнется или пока не встретит чертов винный магазин, открытый в это чертово пасхальное воскресенье.
Он с удивлением посмотрел на свои руки, сжимавшие руль. На руках были ссадины, запекшаяся кровь; казалось, они принадлежат кому-то другому. Кому-то, кто внушал ему страх.
О господи, господи! Как же ему плохо! Эндрю остановил машину, не заглушая мотора, и опустил голову на руки. Он молил о помощи.
В окошко постучали; он повернулся и увидел за стеклом лицо Энни. Она сделала ему знак опустить стекло. А он и не понял, что приехал к ее дому.
– Что ты здесь делаешь, Эндрю?
– Сижу.
Она переложила в другую руку сумку и вгляделась в его лицо. Синяки, ссадины, мертвенная бледность.
– Ты подрался? Тебя кто-то ударил?
– Моя сестра.
Брови Энни поползли вверх.
– Миранда поставила тебе синяк под глазом?
– Что? Нет, конечно, нет. – Он пристыженно потрогал пальцами глаз. – Я свалился с лестницы.
– Правда? – Глаза ее сузились, она увидела кровь на костяшках его пальцев. – Так это лестница наградила тебя синяками?
– Я… – Во рту у него пересохло. Теперь он даже боли не чувствовал. На что, скажите на милость, годится человек, неспособный чувствовать боль? – Можно к тебе? Я не буду пить, – торопливо добавил он, видя, как потемнело ее лицо. – Хочу, но не буду.
– У меня ты выпивки не получишь, ты же знаешь, мое слово твердое.
– Знаю. – Он не отвел взгляда. – Именно поэтому я и хочу войти.
Поколебавшись мгновение, она кивнула:
– Ладно.
Энни отперла дверь. Войдя, она поставила сумку на стол, заваленный бумагами.
– Сейчас буду с налогами разбираться, – объяснила она. – Я потому и выходила, чтобы купить вот это. – Она вынула из сумки пузырек с экседрином. – У меня так всегда: как сяду заполнять декларации, так сразу голова начинает болеть.
– А у меня уже болит.
– Представляю себе. Я тебе тоже дам. – Слегка улыбнувшись, Энни достала два стакана, налила воды, бросила в каждый стакан по две таблетки. В полном молчании, с серьезными лицами они выпили лекарство.
Энни достала из морозилки пакет с замороженным горохом.
– Положи на руки. Мы сейчас ими займемся.
– Спасибо.
Он снова чувствовал боль. От кистей до кончиков пальцев это был сплошной кровоподтек. Но он даже не поморщился, когда положил на пальцы ледяной пакет. Он и так слишком часто ронял достоинство перед Энни Маклин.
– Итак, почему ты поссорился с сестрой? Он собирался ей соврать. Но, поглядев в эти спокойные, все понимающие глаза, не смог. К черту достоинство! Он же доверяет ей!
– Я нажрался в стельку и предстал в таком виде перед ее новым дружком.
– У Миранды появился друг?
– Да, весьма неожиданно. Красавчик. Я развлекал его как мог: свалился с лестницы, поблевал от души.
В душе ее шевельнулась жалость, но она покачала головой:
– Я смотрю, у тебя было много дел, Эндрю.
– О да! – Он швырнул пакет с горохом в раковину. Его всего трясло. Он встал и нервно заходил по комнате. – А утром я довершил дело: выложил ей всю правду-матку о ее работе, о наших семейных проблемах, о ее сексуальной жизни. – Эндрю инстинктивно дотронулся до щеки, вспомнив о пощечине.
Подавив в себе порыв подойти к нему, Энни отвернулась и достала из шкафчика бинт и антисептик.
– Очевидно, это было последней каплей. Женщины обычно не любят, когда братья лезут в их личную жизнь.
– Да, наверное. Но у нас масса проблем в институте, даже не проблем, а неприятностей. Из-за них у меня стресс.
Энни поджала губы, посмотрела на стол, заваленный бумагами, огрызками карандашей, конвертами.
– Стрессы у всех. Ты пьешь, чтобы не видеть ничего вокруг, а при стрессе твое зрение проясняется.
– Слушай, может, у меня и есть проблемы, но я с ними справлюсь. Мне нужно немного времени, чтобы моя нервная система пришла в норму. Я… – Он зажмурился, покачнулся.
– У тебя большие проблемы, Эндрю. Но ты с ними справишься, это так. – Она взяла его за руки, заглянула в глаза. – Нужно продержаться всего один день, потому что жизнь – это сплошное сегодня.
– Пока от сегодняшнего дня меня тошнит. Она улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Могло быть и хуже. Сядь. Я обработаю твои костяшки.
– Спасибо. – Он вздохнул и повторил:
– Спасибо, Энни.
Эндрю тоже поцеловал ее в щеку, но не отодвинулся: как удобно и спокойно было стоять так. Она держала его за руки, ее волосы пахли чем-то свежим и безыскусным. Он поцеловал ее в волосы, потом в висок.
Их губы встретились, и его растерзанное тело словно наполнилось солнечным светом. Она стиснула его руки, он обхватил ладонями ее лицо, поднял к себе. Эндрю захлестнула волна нежности, раны словно смазали целебным бальзамом.
Она вся состоит из контрастов – вот все, о чем он мог подумать. Маленькое крепкое тело, мягкие пушистые волосы, четкий голос, требовательный рот.
Это сочетание силы и слабости, которое, как оказалось, он запомнил навсегда, такое дорогое и трогательное. И так необходимое ему.
Она всегда была. И он всегда знал, что она есть.