В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - читать онлайн книгу. Автор: Рана Авдиш cтр.№ 67

Дело не только в том, что сама система создает условия, которые приводят к отсутствию эмпатии. Сами врачи стараются не замечать страдания частично из-за того, что не верят в собственную способность с ними справиться. Потому что перед лицом боли и страданий мы кажемся себе жалкими и слабыми, ни в какое сравнение не идущими с той версией нас самих, которую мы себе воображаем, когда вызываемся быть целителями болезней. Вместе с тем, если мы не будем скрывать своих слабостей и даже своих неудач, то сможем обрести прощение и милость. Даже когда мы ломаемся, мы тут же начинаем процесс восстановления, исцеления, по окончании которого становимся только сильнее. Там, где на рентгеновском снимке виден перелом, если присмотреться, можно также разглядеть уплотнение костной ткани, свидетельствующее о заживлении.

Если мы сможем признать, что, будучи врачами, держим в руках лишь кусочек большего… если мы сможем использовать для лечения не только собственные знания, но также и голос пациента, его собственные знания о своем теле и наши совместные знания, то тогда, возможно, у нас получится дать новое определение целостности. Я посмотрела на первый ряд, на своих коллег, которые были рядом с самого начала, на эту небольшую группу врачей, что приходили посочувствовать мне и друг другу в мою палату в акушерском отделении, где и было положено начало всем этим невероятным переменам. Они улыбались и кивали, и я поняла, что в тот момент наше сообщество выросло еще больше. Я посмотрела на искры света, исходящие от телефонов и зеленоватого свечения больничных пейджеров, которыми по-прежнему пользовались резиденты. Внезапно мне на ум пришло одно воспоминание, о котором я не думала уже многие годы.

Это был миф, рассказанный мне одним из моих престарелых пациентов во время моей резидентуры в Нью-Йорке. Я расскажу эту историю его словами, какими я ее запомнила.

Сначала он попросил меня присесть.

«Почему вы все время выглядите так, будто куда-то сильно спешите?» – Я вздрогнула от того, как он точно описал мой рабочий день, вместе с тем высказав предположение, что у меня может не оказаться времени на него. Я покорно села.

«Хорошо. Теперь мы можем поговорить. Итак, как вы?» – спросил он.

«Важнее то, как себя чувствуете вы. В конце концов, вы же пациент», – попыталась я повернуть разговор в нужное, как мне казалось, русло.

«Да, я ваш пациент и не могу рассчитывать быть здоровее своего врача, вот поэтому и спрашиваю, как вы сегодня?» – подмигнул он мне.

«Я в порядке», – ответила я, неловко подвинувшись из-за его слов о том, будто мое эмоциональное состояние влияло и на него.

«Вы не спите, – напомнил он мне. – Это, – он сделал паузу, выделив слово интонацией, – это большая проблема». Серый цвет его кожи, его седые волосы и акцент напомнили мне те черно-белые видео с Эйнштейном, что нам показывали в школе.

«Просто так все устроено, это наша подготовка. Так мы учимся. Это очень важно, – пояснила я. – Каждый до нас через это проходил, и это помогло им стать хорошими врачами», – неубедительно добавила я.

«Слушайте, если вы хотите поговорить о чем-то важном… то позвольте мне сказать вам кое-что важное», – сказал он с напряжением в голосе.

Я наклонилась, полагая, что он расскажет про какой-то свой новый симптом, очередное предзнаменование его неминуемой смерти.

«Вот что важно. Я расскажу вам историю. Вы готовы? – спросил он, и я кивнула. – В начале был только Бог», – начал он, не сводя с меня взгляда.

Я вернулась в прежнее положение, стараясь, чтобы он не заметил, как я вздыхаю. Не на такое откровение я рассчитывала.

«И в самом начале своим присутствием Бог наполнял вселенную. А затем он решил сотворить этот мир. Он втянул в грудь воздух, и так появилась тьма». Рассказывая это, мой пациент попутно тоже сделал вдох, выпятив грудь и приподнявшись. «А затем пришел свет, наполнивший собой тьму, – он принялся широко разводить руки вдоль своей кровати, – и наполнил десять священных сосудов этим первородным светом».

Я почувствовала, что слегка расслабилась, отчасти увлекшись сопровождавшим рассказ оживленным представлением. Его старческие, изуродованные артритом руки принялись кружиться вокруг, изображая десять сосудов. Беззвучно шевеля губами, он называл номера: «Один, два, три…»

«Была, однако, с этими сосудами одна проблемка. Они были слишком хрупкими, чтобы уместить в себе столь священный и величественный свет. Они разбились, и свет разбросало повсюду, словно звезды». Его пальцы принялись носиться по комнате в направлении раздробленного света.

Идея рассыпавшегося на звезды некого первородного света вызвала у меня улыбку. Что мне всегда нравилось в религии, так это присущие всем ее рассказам аллегории. Когда я ловила себя на мысли: это лишь истории, которые люди рассказывали друг другу, когда у них не было науки, чтобы объяснить устройство вселенной, то не могла воспринимать их всерьез. Но стоило мне напомнить себе, что все эти рассказы, по сути своей, являются метафорами, то вместо того, чтобы раздражаться из-за их антинаучности либо невозможности описываемых событий, я могла оставить свой скептицизм. Концепция направляющей метафоры меня заинтересовала. Все эти рассказы олицетворяли собой куда более осязаемые ценности – мне оставалось лишь разгадать скрытый в них смысл. Мне нравилось представлять, что от меня требовалось самостоятельно во всем разобраться, что я могла извлечь из этих древних повествований какую-то мудрость, чтобы потом применять ее в своей дальнейшей жизни.

«Разбросало, словно звезды», – повторила за ним я.

«Рана – это дар, понимаешь?» – втолковывал он мне.

«От нас требуется снова собрать этот свет воедино, сделать его цельным, – сказал он мне крайне искренне и настойчиво. – Вот для чего мы здесь – чтобы собрать эти искры и привести мир в порядок».

Я взяла его за руку, понимая, что он чувствует близость своей смерти.

«Ты справишься, – сказал он. – Теперь иди. Собирай искры», – потребовал он, показывая мне на выход.

Я не совсем понимала, что он от меня хотел, однако явно настаивал на том, чтобы я ушла, что я и сделала, ощущая некоторую нереальность происходящего.

Я посмотрела на сидящую напротив меня аудиторию и увидела искры. И тут же задумалась: если мы поверим в это, если мы поверим в то, что наша первостепенная задача – это собирать искры, то как бы это выглядело?

Что, если вопрос, которым я задавалась, был в корне неверным? Что, если нужно было выяснять не «Как нам перейти от этого к тому», а «Как нам жить»?

Как нам жить, чтобы почитать все аспекты наших знаний? Не только знаний по медицине, но и знания нашего тела, а также те истины, которые могут быть высказаны только с позиции пациента, и наши коллективные знания о страданиях и самоидентификации? Если все эти кусочки являются осколками света, если каждый из них – это отдельная искра, то мы можем объединить их, чтобы стать цельными.

Я мысленно меняла ход своей презентации по мере своего рассказа. Я знала, что любой процесс обучения является двусторонним. Мы быстро понимаем, что обретаем с помощью наших студентов не меньше мудрости, чем делимся с ними сами. Мы учимся, когда подготавливаем лекции, когда сталкиваемся с неожиданными вопросами и нам приходится взглянуть под новым углом на старые идеи. Мы сталкиваемся с собственными заблуждениями, которые вскрываются перед лицом наивности. Чтобы кого-то чему-то учить, необходимо сначала полностью освоить это самому, а для этого требуется глубокое самопознание, вовлеченность, которая зажигает первые искорки знания еще до того, как мы оказываемся перед нашими студентами. Я все это прекрасно знала и тем не менее не ожидала, что чему-то научусь, когда буду читать в тот день заранее подготовленную лекцию. Мне казалось, что я просто хочу поделиться с аудиторией своим опытом и своей точкой зрения, однако в процессе обнаружила, что сидящие передо мной люди и были ответом, который я, сама не зная того, искала. Они дали мне возможность всмотреться во мрак лекционного зала и увидеть. Увидеть, что тьма в конечном счете обязательно порождает свет.