В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - читать онлайн книгу. Автор: Рана Авдиш cтр.№ 61

Я покачала головой, недоумевая, к какому черному юмору мы порой прибегаем, чтобы справиться с тяжелыми временами. Я подумала про резидента-трансплантолога, который пошутил насчет того, что для меня нужно будет где-то раздобыть новую печень. Я подумала про другого врача, который улыбнулся, когда заходил, чтобы меня осмотреть, и сказал: «Ты ведь тут не собираешься у меня умереть, не так ли?»

Я задумалась о том, не являлась ли каждая врачебная попытка пошутить косвенным индикатором страха, не пытались ли мы выстрелить шуткой, словно стрелой, по всплывшему призраку прошлого, не признавали ли мы тем самым своей уязвимости.

После того как медики отмели все остальные возможности для внешнего проявления своих эмоций, не остался ли юмор единственной доступной для нас отдушиной? Не ниспровергли ли мы свои чувства – вместо того чтобы их прочувствовать по-настоящему – в короткие и лаконичные остроты, отражающие наше эмоциональное состояние? Я стала переживать, что если мы были не в состоянии распознавать и правильно реагировать на свои собственные эмоции, то как вообще мы можем рассчитывать на то, чтобы помогать другим ориентироваться посреди непростого эмоционального моря болезней и излечения?

Я надеялась, что юмор был лишь промежуточной остановкой, а не пунктом назначения. Что он служил лишь своеобразной закладкой, отмечавшей страницу, которую можно открыть, чтобы изучить наши эмоции. Что это была развилка, от которой вели во все стороны тропинки, приводящие в итоге к преображению и примирению с ограниченностью наших собственных возможностей.

«Кажется, ваше дыхание стабилизируется, – заверил меня резидент интенсивной терапии. – И отек вроде как проходит. Лекарства действуют. Я хотел, чтобы вы знали: я никуда не денусь. Буду рядом на протяжении всей ночи. Мы не оставим вас одну, пока вы не сможете дышать. Вы в безопасности».

Он был из нового поколения врачей, которых специально обучали эмпатии, учили распознавать чужие эмоции и говорить о них. Я сделала глубокий вдох с целью проверить, прав ли он в своих наблюдениях. Прилив и правда отступал. Хотя я и понимала, что угроза миновала не полностью, сказанные им слова по поводу моей ситуации успокоили меня. Они говорили о том, что он оценил мой страх, смог мне посочувствовать и понимал, что я испытываю потребность чувствовать себя в безопасности.

Что меня сразу же поразило, так это чувство доверия, которое обычно приходится завоевывать тяжким трудом, воцарившееся в этой палате интенсивной терапии после его слов. Я подумала, что в этих словах было больше фактического врачевания, чем во всех остальных действиях медперсонала за последние сутки, вместе взятых.

Мне казалось невероятным, что именно я была организатором обучающей программы по эффективному взаимодействию, которую он проходил в ходе своей подготовки. Я отчетливо представляла, какие конкретные шаги были изложены ему. И тем не менее, хотя он и демонстрировал в действии навык, которому его научили, все происходящее казалось совершенно естественным и искренним, почти непринужденным. Я прекрасно понимала, что эта кажущаяся простой фраза требовала от него четкого понимания того, как это, когда не можешь дышать. Нужно было прочувствовать ситуацию, чтобы заподозрить, что я боялась и нуждалась в том, чтобы меня успокоили, обнадежили. Он должен был позволить себе ощутить мои эмоции и понять, какими чувствами наполнят его слова. Я посмотрела на стоящего в углу студента-медика и задумалась, понял ли он, что сейчас сделал резидент. Я задумалась, сможет ли он, став свидетелем произошедшего, повторить нечто подобное, или же для него все это просто выглядело каким-то неосязаемым волшебством.

Две недели спустя мне выпала возможность спросить его об этом, когда я присоединилась к их группе в качестве старшего врача. Во время обхода я отвела его в сторонку и заметила, что, возможно, ему несколько неловко от того, что я стала его старшим врачом после того, как он видел меня столь больной в качестве пациента.

«Нет, нисколько, – искренне ответил он. – Статус врача не делает нас какими-то уникальными. Мы все в тот или иной момент становимся пациентами».

Я улыбнулась. «Когда я была напугана, когда я не могла дышать, то резидент, как мне кажется, сделал очень правильно, заверив меня, что все в порядке. Я заметила в комнате тебя – интересно, ты запомнил, что он сказал?»

«Кажется, он просто предложил свою поддержку, сказал, что вам становится лучше, и что он не оставит вас, пока вы не почувствуете себя в безопасности. Что-то вроде того».

«Да, на самом деле именно так и было», – сказала я.

«Я знаю, что вас очень интересует тема эффективного взаимодействия, и мне хотелось бы вам кое-что рассказать – думаю, вам это понравится, – сказал он. – В нашем мединституте перестали проводить собеседования в традиционном формате, когда они спрашивают претендентов об их исследовательском опыте и стремлении стать врачом. Теперь же нас сажают вместе с другим претендентом на стулья спиной к спине. У одного из нас на руках при этом какая-то заранее собранная конструкция из деталей лего, а у другого – те же детали в разобранном виде. Нас оценивают согласно тому, сможем ли мы взаимодействовать достаточно эффективно, чтобы воссоздать конструкцию. Разве не круто?»

«Это невероятно круто».

«Да, это так, но тогда для нас это оказалось крайне сложным испытанием. Внезапно для себя осознаешь, как тщательно нужно подбирать слова, – сказал он. – Да и слушать приходится так, чтобы по-настоящему слышать то, что тебе говорят».

Я задумалась о том, как часто я слушала, чтобы услышать, при этом не думая о том, что мне еще нужно в тот день успеть сделать или не проговаривая мысленно то, что хочу сказать следом. Как часто люди слушают великодушно, не настраиваясь заранее на то, что они рассчитывают услышать в ответ? Мы надеемся, что дело в заложенности носа, а не в том, что мы сделали что-то не так. Мы надеемся, что сердце ребенка все еще бьется, хотя сердцебиения на экране УЗИ и не прослеживается. Мы надеемся, что пациент болен не настолько, что мы попросту не в силах его спасти. Мы надеемся, то отек мозга у нашей пациентки спадет, чтобы она смогла увидеть своего ребенка. Мы надеемся, что события прошедшего дня позволят каждому из нас, как врачам, так и пациентам, покинуть больницу без неизгладимых шрамов.

Когда мы заранее все расписываем, то зачастую это не более, чем еще один механизм самозащиты. Мы можем просто надеяться на то, что все закончится хорошо как для пациента, так и для нас самих.

Мы заводим разговор с пациентами и их родными, в то время как за нами плетутся все призраки нашего прошлого. Мы заводим его, не всегда понимая, сможем ли мы вынести новую порцию горя. Мы плохо умеем оценивать собственную психологическую устойчивость или замечать присутствующие в комнате тени. Мне хотелось верить, что те новые навыки, которые я увидела в том резиденте, и ответ студента-медика были индикаторами перемен к лучшему.

Если принципы подготовки врачей и правда поменялись, то, возможно, мы сможем научиться смягчаться, заходя в палату к своим пациентам, вместо того, чтобы ожесточаться. Возможно, мы сможем перестать считать, будто от нас требуется делать так, чтобы невозможное казалось чем-то естественным и не требующим усилий. Вместо этого мы могли бы поверить в то, что самое главное, что от нас требуется, – это внимательно слушать.