В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - читать онлайн книгу. Автор: Рана Авдиш cтр.№ 43

Все мои переживания сошли на нет сами собой ко дню, на который была назначена операция. В то утро мне казалось, что у меня самая легкая работа на свете. Я прибыла в предоперационную все еще в полусонном состоянии, где была бегло опрошена анестезиологом. Мне поставили катетеры для капельниц, и я попрощалась со своими родными, которым предстояло сидеть, переживая за меня, следующие семь часов в комнате ожидания. Мне сделали укол успокаивающего седативного средства, пока я ждала, чтобы меня прикатили в операционную.

На шестой час моей операции муж покинул комнату ожидания, чтобы взять себе кофе. Когда он был в лифте, ему позвонила моя мама, сообщив, что его просят «немедленно вернуться». Он совершенно естественно подумал, что я умерла. На самом же деле его попросили вернуться в комнату ожидания только потому, что хирурги пообещали вскоре прийти и сообщить последние новости. Прошло уже шесть лет, а он все еще не отошел до конца от того телефонного звонка. Он стал для него самым ярким воспоминанием о том дне.

Операция оказалась гораздо сложнее с технической точки зрения, чем они ожидали. Хотя они и попытались свести хирургическое вмешательство к минимуму, орудуя роботизированными манипуляторами через небольшие отверстия у меня в животе, им все-таки пришлось прибегнуть к более традиционной полностью открытой операции, подразумевающей длинный полуметровый разрез через весь живот. После сильнейшего кровотечения, случившегося более года назад, моя печень осталась покрытой толстой коркой некоего твердого вещества, представляющего собой своеобразные минеральные отложения. Им пришлось снимать ее, миллиметр за миллиметром, чтобы обнажить нужный им участок печени. Во время операции я потеряла немало крови, и понадобилось какое-то время, чтобы справиться с кровотечением, однако я осталась жива, и меня перевели в послеоперационную палату. Вскоре ко мне пустили родных.

Рэнди подвели к моей занавешенной кровати, и я почувствовала, как он взял меня за руку, прежде чем открыла глаза и увидела его. Он всегда был рядом со мной, когда бы я ни проснулась. Я смело могла на это рассчитывать. Я попыталась повернуться в кровати к нему и тут же ощутила пронзительную боль, напомнившую мне о проведенной у меня в животе операции. Я простонала.

«Тебе больно?» – ласково спросил он.

Разумеется, после операции я испытывала боль. Вдоль живота у меня был длинный шов, а стенка брюшной полости просто изнывала от боли, ставшей следствием того, что на протяжении нескольких часов она была раскрыта ретрактором. «Немного», – ответила я.

Ночью боль усилилась. Когда меня перевели в отдельную палату, то попросили оценить болевые ощущения по шкале от одного до десяти, и я ответила совершенно искренне: «Прямо сейчас где-то пять».

Рэнди предпринял попытку объяснить медсестрам то, что он уже успел усвоить по поводу моего характера к тому времени, а именно, что у меня была своя, смещенная шкала боли. Мне довелось испытать самую сокрушительную боль, которая значительно расширила мою шкалу. Боль, которую я испытала в ту самую ночь, дала мне понять, что должна означать оценка 10. Десять теперь для меня подразумевала совершенно невыносимую боль, предвещающую неминуемую смерть, когда внутренние органы словно разрывает на части. Согласно моим собственным критериям, оценка пять уже означала довольно-таки жестокую боль.

Проблема была в том, что никто другой, судя по всему, со мной согласен не был.

«Значит, она терпимая», – заключила медсестра.

«Не уверена, что я бы так сказала», – я была сбита с толку тем, что она перефразировала и без того субъективную оценку своими собственными словами.

«Ну вы ведь сказали, что боль на 5», – возразила она.

«Ну да», – ответила я, осознавая, что мы попросту друг друга не понимаем.

«Хорошо, но ведь 5 – это не так уж и плохо, не так ли? – заявила она, добавив: – Знаете, вам ведь только что сделали операцию».

Я почувствовала, как меня уколола ее снисходительная интонация, и мое лицо залилось краской. Я начала переживать, что никто не станет бороться с моей болью, и, как следствие, ночь будет ужасной, как и те ночи в прошлом. Я пожалела, что не дала своей боли более высокой оценки.

Она приблизилась ко мне, готовясь взять у меня кровь на анализ.

«Нет», – я вытянула вперед руку, жестом показывая ей остановиться.

«Вы отказываетесь сдать кровь?» – спросила она обвинительным тоном.

Я покачала головой. У меня не нашлось ни слов, ни сил объяснить ей, что мне нужно было просто какое-то время, чтобы прийти в себя, что я просто не могла вынести еще одного или нескольких уколов, так как и без того страдала от боли.

«Ладно», – схватила она свои принадлежности и вышла из палаты.

«Ваша пациентка упрямится», – объявила она громко, в пределах слышимости от моей палаты, резиденту, с силой запихнув мою медкарту в специальный кармашек на двери.

Я не понимала, как я могла так быстро все испортить. Я не пыталась упрямиться. Этот ярлык был навешен на меня совершенно неожиданно.

«Упрямый». Как часто я использовала этот ярлык, чтобы описать пациента или его родных? Гораздо чаще, чем я готова была бы это признать. Мы постоянно навешиваем на наших пациентов ярлыки. Мы нарекаем их открытыми к сотрудничеству, наркоманами, реалистами или упрямцами. Мы используем эти слова, чтобы вкратце дать понять своим коллегам, к чему им следует готовиться.

«Упрямый» в данном контексте было сокращением от «Пациент отказывается действовать по плану. У меня есть хороший, продуманный план, а он его не поддерживает». Я пыталась понять, почему мы вообще предполагали, что наш план может выступать в роли индикатора, с помощью которого можно измерять комплаентность наших пациентов. Почему мы составляли его без участия пациентов? Почему мы настаивали на таком процессе, в котором кто-то обязательно одерживает победу, а остальные проигрывают?

Оказавшись в той кровати, мучимая болью, я была страшно напугана и отчетливо ощущала свою полную зависимость от совершенно незнакомых людей, как в удовлетворении своих самых базовых потребностей, так и в самых сложных аспектах моего медицинского ухода. Я чувствовала себя настолько беспомощной, что это невозможно представить, когда ты здоров и полностью самостоятелен. После этого неприятного инцидента я предпринимала жалкие попытки расположить к себе медперсонал. Я полагала, что должна им понравиться, чтобы они обо мне должным образом позаботились. Я полагала, что должна заслужить болеутоляющие своим хорошим поведением. Мне казалось, что я должна доказать им, что заслуживаю этого.

Наши пациенты в курсе тех ярлыков, которые мы на них навешиваем. Один из моих пациентов, прежде хронически употреблявший метамфетамин, однако несколько лет назад полностью с ним завязавший, частенько оказывался в нашем отделении. Когда я видела его в последний раз, он был только что после операции по удалению желчного пузыря. Я пришла к нему в палату сразу же после операции, и он явно мучился от боли.

«Тебе нужно что-то от боли? – спросила я. – Вид у тебя измученный».