Нора, сестра Марни Каллахан, уже давно постоянно разговаривает с Эриком Клэптоном
[910]. Нора некоторое время жила с Марни, но однажды Марни, будучи на восьмом месяце беременности, вышла из своей комнаты и обнаружила 24-летнюю Нору с ножницами в руках. «Я спросила: „Что ты здесь делаешь?“ – вспоминает Марни. – Она ответила: „Понятия не имею, почему я здесь. Кто ты?“ В семь утра я позвонила родителям: „Мама, папа, я сейчас привезу ее домой“». В последующие годы Нора жила со своей матерью и то принимала лекарства, то отказывалась от них, пока они не перестали быть эффективными. «В конце концов у мамы случился инсульт, – вспоминает Марни. – Не могу сказать, что это из-за Норы, поскольку у матери и так было высокое давление, но присутствие больной Норы ей явно не пошло на пользу. Нора толкнула маму, и та сломала плечо. Я отправилась в Мэн и подала заявление на опекунство. Я разговариваю с Норой или делаю что-то для нее по крайней мере четыре-пять раз в день». В свои 53 года Нора находится в доме престарелых. Она держит сестру в курсе своего общения с Эриком Клэптоном. В ее поврежденном беспокойном «я» все же сохраняется большая часть ее прежней личности. «Она так ясно видит людей, – говорит Марни. – Как будто в нашем социуме мы научились маскироваться и прятаться. А больные шизофренией видят все это насквозь. Несмотря на все ее противоречия и поступки, она просто пытается жить, как и все мы. Я не могу отказаться от нее. Я навещаю ее в простой маленькой квартире, несмотря на всю свою боль, она продолжает бороться. Она все еще старается достойно прожить каждый день. Маленькая цветочная композиция здесь, что-то красивое там. Это легкое прикосновение чего-то творческого. Оно не умирает».
Джеффри Либерман из Колумбийского университета выразил большое разочарование по поводу того, как мало используются наши лечебные возможности. «Проблема в том, что психически больные люди пребывают в хронической опустошенности, они застряли где-то в своих комнатах, курят сигареты, ничего не делают, только ходят к врачу за рецептом раз в месяц, – говорит он. – У нас есть медицинские и социальные инструменты для помощи им. Но из-за нехватки средств, недостаточной осведомленности и стигматизации большинство людей остаются без должной помощи»
[911]. Лишь небольшой процент случаев шизофрении характеризуется устойчивостью к лечению и необходимостью постоянного пребывания в стационаре, пояснил он. Остальных можно было бы поддерживать с помощью больниц скорой помощи и адекватных общественных услуг. «В больницах есть люди, чьи родственники не хотят или не могут забрать их обратно. Они не способны жить самостоятельно, а мы не можем найти им место, где они были бы под присмотром. Их отправляют в приют для бездомных». В США 150 000 человек с шизофренией остаются без крова; каждый пятый больной – бездомный
[912]. И это ежегодная статистика. Такие люди скоро перестают принимать лекарства и попадают в больницу только в крайних неотложных ситуациях. От этого не выигрывает ни их здоровье, ни экономика государства.
В Национальном обзоре употребления лекарственных препаратов и состояния здоровья 2008 года сообщается, что основное препятствие для лечения серьезных психических заболеваний – это стоимость препаратов
[913]. Менее половины больных шизофренией в США получают амбулаторную помощь; чуть более половины получают рецептурные лекарства; и половина тех, кто остается без лечения, жалуются на высокую стоимость и проблемы со страховкой. Когда я спросил Жанну Фрейзер, истощает ли эмоционально работа с больными шизофренией, она сказала: «Меня утомляет контроль над лечением. Когда мне приходится заполнять очередную форму, чтобы увеличить дозу уже одобренного антипсихотика – вот что действительно влияет на качество моей работы»
[914]. Лечение шизофрении в Соединенных Штатах обходится более чем в 80 миллиардов долларов в год
[915]. Эти расходы можно было бы контролировать с помощью программ активного охвата больных, большинство из которых, получая надлежащую помощь, могли бы избежать как нарастания бредовой симптоматики, так и последующих дорогостоящих госпитализаций и тюремных заключений, за которые в значительной степени платят налогоплательщики. В нынешней ситуации родственникам приходится создавать группы поддержки, строить общественные центры, создавать веб-сайты и писать мемуары, полные советов.
Члены семьи больного шизофренией могут насильно, без добровольного его согласия госпитализировать его, только если он представляет «острую» опасность для себя или кого-либо еще, а доказать это довольно трудно, несмотря на то, что каждый пятый предпринимает попытки суицида
[916]. Больной шизофренией, заключенный в тюрьму за проступок после отказа от лекарств, ел фекалии из унитаза в своей камере. На основании того, что человек не должен умереть от поедания человеческих испражнений, а значит, не представляет для себя опасности, судья отказал родным в его недобровольной госпитализации
[917]. Кеннет Дакворт, бывший медицинский директор Департамента психического здоровья штата Массачусетс, сказал: «Труднее попасть в государственную больницу, чем в Гарвардскую медицинскую школу»
[918]. Родственники часто вынуждены лгать о симптомах пациента, чтобы получить помощь.