…Убираюсь до трёх часов ночи. Устала жёстко, ноги не держат. Мне завтра к первой паре в универ — вставать рано. По-хорошему, я уже десятый сон должна видеть.
Быстро умываюсь и топаю к себе в комнату. Переодевшись в чистое, падаю на кровать — тело от усталости ноет, а сна ни в одном глазу. Блин! Как уснуть, когда в доме чужой человек? Да ещё такой… большой. Тамариной чуйке можно доверять, но…
Бойся своих желаний. Ужастик!
А у меня тут триллер — эротический. Героиня — дурочка, фантазирует на тему секса с незнакомым мужиком. У этого мужика, между прочим, рана от пули и памяти нет. Ему посочувствовать надо, но я мечтаю в штаны ему залезть.
Нет!
Не так я воспитана. Развратная девка, которая внезапно проснулась во мне, может идти к чёрту. Но без меня.
Встаю и топаю в кухню. В любой непонятной ситуации — пожри.
В холодильнике — грусть и тоска. Открываю морозилку, достаю кусок мяса, кладу в микроволновку на разморозку. Порежу, поджарю с лучком, а на гарнир макарошек отварю.
Я в последнее время часто питаюсь макаронными изделиями, их у меня десяток видов на любой вкус, и даже цветные есть. Это фигово для моей талии, особенно, если учесть, что я тяп-ляп хожу на стрип-пластику. Лишние килограммы прописались на боках и заднице.
Стою, разглядываю себя в отражении стекла балконной двери, и делается мне грустно. Завтра на стрип-пластику срочно! Как раз усиленное занятие будет. Отбарабаню от звонка до звонка и никаких лишних мыслей не допущу. Сосредоточусь на пилоне.
Я задираю футболку до груди, приспускаю домашние штаны — любуюсь целлюлитом и хнычу. Костик комплексовал, что смотрится рядом со мной слишком худым. М — мужская, л — логика. Типа не ему в качалку надо, а мне похудеть. Но килограмм пять мне надо скинуть по-любому.
— Ой, блин! — вскрикиваю, заметив в отражении мужской силуэт.
Красная, как варёный рак, я скорее возвращаю майку и штаны в позицию «прилично». Припёрся! Стучать не учили? Хм… некуда стучать. В кухне нет двери — арка.
— Не спится, стройняшка? — хриплым голосом спрашивает гость.
— Тебе, я вижу, тоже не до сна, — рычу, обхватив себя за плечи.
У меня по рукам мурашки, и это точно видно. Чёрт…
— Пахнет вкусно.
— Чем? — кошусь на микроволновку. — Я ещё ничего не готовила, мясо только размораживается.
Шкаф шагает к столу, деловито выдвигает венский стул и садится:
— Покормишь? — спрашивает, пожирая меня глазами.
— Если перестанешь на меня пялиться, — фыркаю и иду ставить воду для макарон.
Спагетти и мяса мне не жалко, просто настроение испортилось до отметки со знаком минус. Вот и рявкнула… Но мне уже стыдно.
Пока я вожусь у плиты, придумывая, как сгладить неловкую ситуацию, гость ставит кипятить чайник, находит в шкафчике заварку — чай нам готовит. Короче, чувствует себя как дома. Я удивлена, но молчу. Не хочу нарычать на него ещё раз.
— Может, дождёшься основное блюдо? — я не выдерживаю, когда раненый тянется через меня на полку, где стоит сахарница. — Сначала надо поесть, а потом пить чай, — разворачиваюсь и смотрю ему в глаза.
Мы снова близко. Ближе, чем стоило бы. Шкаф с лёгкой улыбкой на губах кивает и берёт сахарницу. Он идёт к столу, кладёт себе в чашку две ложки сахара и перемешивает.
Оглох, что ли?!
Бросаю нож, которым собиралась резать мясо, и иду к нему. Выдвигаю венский стул сажусь и… беру вторую чашку — ту, что для меня, пью чай. Без сахара.
— Ты всегда всё делаешь правильно, да? — мужчина продолжает едва заметно улыбаться.
— Нет. Что за глупости? С чего ты взял вообще?
— У тебя дома идеальный порядок.
Ага, везде, кроме гостиной, где я ещё не успела отмыть кровь…
— С твоим появлением здесь появился хаос, — сама не замечаю, как начинаю улыбаться.
— Возможно, в прошлой жизни я был раздолбаем.
— Ты что-то вспомнил?
— Нет, просто предположил, — гость хмурится, смотрит в чашку.
— Ой… — прикусываю губу. — Я не спросила, как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — пожимает плечами. — Утром свалю, если ты об этом.
— Я… Нет… То есть… мне надо будет уходить и… Но если хочешь… — слова растворяются в смятении.
— У меня утром тоже дела.
— Хорошо, — киваю.
Совсем не хочется, чтобы он уходил. И дело не в моём влечении…
Вспоминается наш Федя, и аналогию провести несложно. Всё начинается с беды, а закончиться может катастрофой. Куда он пойдёт? На улицу, естественно. Непросто найти работу, когда у тебя даже имени нет. Фёдор был в гораздо лучшем положении, чем мой гость, но неудача за неудачей его сломали. Если бы не Марина, не знаю, что бы с ним стало. А сколько их таких — поломанных? На всех ангелов-хранителей не хватает.
— Попробуй вспомнить, как тебя зовут, — предлагаю шкафчику.
— Я пробовал, не получается, — улыбка пропадает с его губ. Сидит чернее тучи. — Как думаешь, какое имя мне подходит? — поднимает на меня глаза, полные надежды.
— М-м-м… Миша? Ты похож на медведя.
— Да? — хмыкает. — На какого-то конкретного медведя или вообще?
У меня чай встаёт поперёк горла, я кашляю. На вполне конкретного медведя. Но с чего такой вопрос?
— Всё нормально! — выставляю руки ладошками вперёд, останавливая человека-гору, который собирается «постучать» мне по спинке. — Я в порядке, — дышу, держась за шею. — Не в то горло пошло.
— Я что-то не то ляпнул? — спрашивает и так ехидненько улыбается.
Ощущение, что он сейчас скажет — я тот самый мишка, которого ты гладила на ферме. Нет, конечно — это из разряда моей любимой мистификации, как говорит тётя. Но, блин, похож! Глаза эти медовые, «медвежья» походка вразвалочку, и размеры у моего гостя нечеловеческие. А ещё… его тоже подстрелили. Правда, рана всего одна, а у нашего мишки их пять. Но один фиг — много совпадений…
Остановись, Дина, тебя уносит!
— Так, что насчёт имени? — я глотаю чай, пытаюсь уйти от навязчивых мыслей. — Михаил не подходит?
— Не думаю, что меня звали Миша, — шкаф тоже пьёт чай, думает. — Плохая примета носить чужое имя, но меня надо назвать. «Эй, ты» — не вариант.
— Значит, нужно придумать погремуху.
— Чо придумать? — он смотрит на меня, скривившись. — Погремуху?
— Ну да — погремуху, погоняло, кличку, — перечисляю синонимы. — Ник-нейм, ну!
— Да понял я, понял…
— Только такой, чтобы тебе подходил.
Снова хочется назвать его медведем, но это обязательно трансформируется в «мишку» и получится «плохая примета».