Галилей и отрицатели науки - читать онлайн книгу. Автор: Марио Ливио cтр.№ 71

Письмо Беллармино Фоскарини представляло собой своего рода манифест, излагающий позицию иезуитов не столько по отношению к коперниканству (хотя формально в письме речь шла только о нем), сколько вообще к науке. В нем ясно очерчены – путем жесткой демаркации теологии, натурфилософии и астрономии – институциональные рамки научного дискурса, как они виделись интеллектуальной элитой Общества Иисуса.

Фактически приведенное выше письмо Беллармино зафиксировало наличие двух подходов к экзегезе Священного Писания. Сторонники первого подхода (в частности, сам Беллармино) исходили из того, что, поскольку источником каждого слова Библии является Святой Дух, то весь священный текст воплощает в себе непререкаемую истину. Сторонники второго подхода (например, Фоскарини) хотя и принимали все, чему учит Писание, как абсолютную истину, однако считали необходимым уяснить, чему именно оно учит, что в действительности утверждает священный текст.

Устанавливая границы допустимого в экзегезе Священного Писания, Беллармино ссылался на соответствующие тридентские решения, и в частности на декреты Собора от 8 апреля 1546 г.

Обострение интереса католической церкви к экзегетическим проблемам было обусловлено не просто необходимостью дать отпор идейным вызовам протестантизма. За этим стояла боязнь отчуждения католиков от священного текста, наметившегося задолго до начала Реформации.

Доктринальные решения Тридентского собора повышали статус священного текста, что было связано с потребностью нести Слово Божье, при этом монопольное право Церкви на толкование Писания должно было способствовать ее доктринальному единству.

В этой ситуации католическая элита выказала особую чувствительность к любым вопросам, затрагивавшим проблему экзегезы Писания. Что же должно было определять границы возможных толкований? Декреты Тридентского собора не дают ясного ответа на этот вопрос. Беллармино же отвечает на него с полной определенностью: теологически допустимые границы библейской экзегезы задает сам библейский текст, точнее, его буквальный смысл.

Настаивая на том, что истина, явленная Святым Духом в тех фрагментах Писания, которые имеют космологические коннотации, находит свое выражение именно в буквальном смысле этих фрагментов, Беллармино опирался на почтенную экзегетическую традицию, берущую начало от Блаженного Августина и освященную также именем святого Фомы. Но в понятие sensus literalis Августин включал также аллегорический смысл библейского текста, тогда как для Фомы буквальным был тот смысл, который в данный текст хотел вложить автор.

Галилей в письмах Кастелли и Кристине Лотарингской, отстаивая тезис о приспособлении (аккомодации) библейского текста к пониманию необразованных или малообразованных простецов, ссылался на авторитет Аврелия Августина. Беллармино же придерживался куда более простой концепции: для него буквальный смысл – это смысл “грамматический”, “то, что слова выражают непосредственно (literalis est, quem verba immediata praeferunt)”.

Однако и Августин, и Фома, и Беллармино исходили из того, что космологические фрагменты Писания описывают историческую и физическую реальность. При этом Августин полагал, что Библия должна толковаться буквально до тех пор, пока не появится веская причина для перехода к ее метафорической трактовке.

Такой причиной могло служить лишь доказательство утверждения, противоречащего буквальному смыслу Писания. И бремя доказательства лежит на натурфилософии, а не на теологии. Именно этого подхода к библейской экзегетике придерживался Беллармино. И надо признать, что до 1678 г., т. е. до выхода книги монаха-ораторианца Р. Симона “Критическая история Ветхого Завета (Histoire Critique du Vieux Testament)”, т. е. в “докритический” период развития библеистики, такой подход к интерпретации текста Писания представлялся наиболее естественным и приемлемым.

Вместе с тем экзегетическая позиция Беллармино хотя и коррелировала с отдельными высказываниями Августина и Фомы Аквинского, являла собой более жесткий подход к библейскому тексту, нежели тот, который был зафиксирован в тридентских постановлениях. Последние ограничивали монополию Церкви на толкование Писания лишь областью веры и морали. Интерпретация же иных библейских утверждений, не относящихся непосредственно к этим областям, скажем фрагментов, касающихся космологических вопросов, не является исключительной прерогативой Церкви. И если строго следовать предписаниям Августина и Фомы Аквинского, то необходимо признать, что, “поскольку Священное Писание может быть объяснено во множестве смыслов, мы должны придерживаться некоего частного объяснения лишь в той мере, чтобы быть готовыми оставить его, если будет достоверно доказана его ложность”. Это означало, в частности, что утверждение о том, будто Писание подтверждает именно геоцентрическую систему мира, следует понимать как наиболее вероятное, оставляя место для иного, допустимого, хотя и менее вероятного утверждения, а именно: сказанное в священном тексте вообще не имеет никакого отношения к научным констатациям, и тогда толкование Писания вообще не должно изменяться с каждым новым научным открытием. Тем самым признавались относительная автономия разума и право судить о предметах природных, тогда как за Церковью оставалось исключительное право толковать Книгу Божественного Откровения в предметах, касавшихся сверхприродного мира. Поэтому, относя космологические вопросы к предметам веры, Беллармино выходил за рамки и тридентских решений, и мнений Августина и Фомы. И сделал он это весьма искусно, сославшись на то, что Священное Писание – это не просто некий текст, но Слово Бога, Его Откровение, а Господь не может ошибаться. Иными словами, если Писание содержит в себе неопровержимую истину, касающуюся предметов веры и морали, а это признавали все Святые Отцы, то в конечном счете это именно истина de dicto, т. е. библейские утверждения истинны просто в силу того, что так сказал Святой Дух. Но “авторство” Святого Духа распространяется на весь священный текст, в том числе и на констатации типа числа сыновей у Авраама и тому подобные утверждения, следовательно, все сказанное в Библии обладает статусом непререкаемой истины.

Однако в письме Беллармино Фоскарини – и в тех пунктах, где его позиция согласуется с тридентскими решениями, и там, где он отклонялся от соборного постановления и расширял сферу его применимости, – больше прагматизма, нежели догматизма. Цель кардинала – воспрепятствовать реинтерпретации фрагментов Священного Писания в согласии с теорией Коперника до того, как эта теория будет доказана. Беллармино признает свойственную библейскому тексту смысловую “непрозрачность”, а отсюда – и потребность в экзегезе. Но в период, когда Церковь продолжала острую полемику с протестантами и демонстрировала крайнюю восприимчивость к авторитету традиции, простые соображения “практического разума” требовали соблюдения сугубой осторожности во всем, что касается защиты научно не доказанной теории, и даже толкали к расширительной трактовке тридентских решений. Кардинал предлагал Фоскарини и Галилею занять ту же теологически безопасную позицию – рассматривать учение Коперника ex suppositione (как предположение), ибо “для математика этого вполне достаточно”.

Беллармино мог бы сослаться на известный прецедент: Тихо Браге, определив параллакс кометы 1577 г., доказал тем самым, что она двигалась в надлунной области и должна была пересечь планетные сферы; следовательно, космос нельзя считать неизменным, каким его полагали Аристотель и Птолемей, а теория твердых планетных сфер не отвечает действительности; это и был, в глазах Беллармино, тот случай, когда доказанная научная истина потребовала изменений если не в экзегезе Писания, то, по крайней мере, в наших представлениях о структуре Вселенной. В своих Лувенских лекциях 1580-х гг. Беллармино поддерживал идею, допускавшую некруговые движения небесных тел, развивал тезис о качественном единообразии над– и подлунных миров и т. д. И хотя он не предлагал какой-либо последовательной теории, однако его рассуждения явно расходились с космологическими представлениями Аристотеля и святого Фомы. При этом Беллармино обосновывал свой отход от томистских космологических утверждений ссылками на Книгу Бытия.