Контратака Грасси
Трактат Гвидуччи появился в начале лета 1619 г., и Грасси понадобилось лишь около шести недель, чтобы дать ответ. Его жгучий, резкий текст под заголовком “Астрономические и философские весы” вышел из печати осенью того же года. Однако это по-прежнему была битва масок. Как исходное “Астрономическое рассуждение” Грасси было опубликовано с заявлением, что его автором является один из “святых отцов Римского колледжа”, а ответ Галилея вышел под видом работы Гвидуччи, “Весы” были изданы под несколько ущербным (и весьма прозрачным) псевдонимом-анаграммой “Лотарио Сарсио из Сигуэнсы” вместо “Орацио Грасси из Савоны”, причем подразумевалось, что “Сарсио” – студент Грасси. В названии трактата имелось слово “весы”, поскольку его назначением было тщательно взвесить мнения Галилея.
Первоначально Галилей отказался верить, что “Весы” написаны Грасси, особенно из-за острого сарказма, направленного лично на него. Слепой к собственным недостаткам в плане манер и отношения к другим, Галилей счел это нападение незаслуженным, поскольку Гвидуччи не упоминал имени Грасси. Однако его сомнения были быстро развеяны письмом, полученным в начале декабря от его линчейского друга Чамполи: “Я вижу, что ты не можешь заставить себя поверить, что отец Грасси – автор «Астрономических весов», – писал он, – но я вторично заверяю тебя, что его преосвященство и отцы-иезуиты хотят, чтобы ты знал, что это их работа, и они так далеки от суждения, которое ты по ней вынес, что считают ее своим триумфом”. Чамполи добавил, что сам Грасси обычно высказывается о Галилее в гораздо более сдержанном тоне, чем другие иезуиты, и что, следовательно, он [Чамполи] был весьма удивлен, что Грасси прибегнул к “такому множеству злых выходок”. Как мы дальше увидим, судя по последующему поведению Грасси, трудно избежать впечатления, что его “гораздо более сдержанный тон” мог быть ничем иным, как видимостью, скрывающей более дурные намерения.
“Весы” Грасси содержали некоторые моменты обоснованной критики. Например, он обратил внимание на внутреннее противоречие, связанное с отсутствием обнаруживаемого параллакса, которое Галилей использовал для оценки расстояний до комет, в то же время утверждая через свой аватар Гвидуччи, что параллаксы неприменимы к кометам. Грасси также отметил, что некоторые идеи, развитые Галилеем в “Рассуждении” Гвидуччи, были в действительности неоригинальными, а очень похожими на мысли, высказанные ученым-универсалом XVI в. Джероламо Кардано и философом Бернардино Телезио. В общем, Грасси продемонстрировал блестящее знание оптики и знакомство со всеми актуальнейшими научными публикациями, имеющими отношение к рассматриваемому вопросу. Этому не приходится удивляться, поскольку даже из того немного, что о нем известно, следует, что Грасси был исключительно эрудированным человеком. Он не только ставил эксперименты и писал об оптике и зрении, физике света и атмосферном давлении, но был и выдающимся архитектором, спроектировавшим церковь Святого Игнатия в Римском колледже, а также церковь в Терни и иезуитский колледж в Генуе. Он даже поставил оперу, помимо своих достижений в качестве математика.
В то же время трактат Грасси содержал собственный комплекс проблем. Во-первых, автор предпочел удивительно наивную опору на древние фантастические выдумки, во-вторых, текст имеет внутреннее противоречие, в-третьих, содержит ряд нечистоплотных выпадов против Галилея. Например, пытаясь доказать заявление Аристотеля, что трение с воздухом может разогревать тела до белого свечения (что верно в случае метеоритов и искусственных спутников, возвращающихся в атмосферу Земли), Грасси привлекает дикие сказки из Античности, скажем, о том, как вавилоняне варили яйца, раскручивая их в праще. Поразительно, что непоследовательность “Весов” была связана с заявленной целью самого трактата. Грасси писал: “Я хочу сказать, что моим стремлением здесь является не менее чем отстоять выводы Аристотеля”. Странная позиция, с учетом того, что его собственная теория помещала кометы далеко за Луну, в противоположность представлению Аристотеля о неизменных небесах. Возможно, появление этой фразы, утверждающей неоспоримость выводов Аристотеля, стало следствием рекомендации более высоких иезуитских кругов, а не собственным желанием Грасси. Наконец, имелись “злые выходки”, самая злокозненная из которых меняла фразу Гвидуччи “какая-то иная причина видимого отклонения [от пути кометы из зенита на север]” на “какое-то иное движение”. Затем Грасси написал следующий злобно-изобретательный абзац.
Что это за внезапный страх открытого и неробкого духа, что не позволяет ему произнести слово, которое он подразумевает? Я не могу об этом судить. Что это за иное движение, которое могло бы объяснить все и о котором он не решается говорить, – движение ли это кометы или чего-либо еще? Это не может быть движение кругов, поскольку для Галилея Птолемеевых кругов не существует. Мне мнится, я слышу тихий голосок, незаметно шепчущий мне на ухо: движение Земли. Да изыдет от меня это дурное слово, оскорбительное для истины и для благочестивого слуха! Было, бесспорно, благоразумно произнести это, затаив дыхание. Ведь если бы это было действительно так, то ничего не осталось бы от мнения, не способного опереться ни на какое другое основание, кроме ложного
[151].
Нанеся финальный удар, Грасси добавляет строчку, поразительно похожую на многократно повторяющееся саркастическое “А Брут, нет слов, почтенный человек” Марка Антония из пьесы Уильяма Шекспира “Юлий Цезарь”: “Однако, разумеется, у Галилея не было этой мысли, ибо я всегда знал его исключительно как человека набожного и религиозного”.
Как увязать эти коварные замечания с утверждением Чамполи, что Грасси всегда отзывался о Галилее с уважением? Отдельные специалисты по Галилею предположили, что эти пассажи были работой Шейнера, хорошо известная враждебность которого к Галилею постоянно возрастала. В любом случае Галилею пришлось задуматься о том, как реагировать, не ухудшив свои отношения с математиками Римского колледжа. В свою очередь, Марио Гвидуччи, который, в конце концов, значился автором “Рассуждения”, ответил на “Весы” Грасси письмом к бывшему профессору риторики Римского колледжа Тарквинио Галлуцци. Он не пытался приводить аргументы из физики, заявляя лишь, что, хотя его взгляды на кометы отличаются от позиции “достопочтенного математика”, у него не было намерения оскорбить отца Грасси или любого другого математика-иезуита.
Что до самого Галилея, то в совещаниях с его римскими друзьями Чези, Чамполи, кузеном Чези (и членом Линчейской академии) Вирджинио Чезарини и еще одним сооснователем академии Франческо Стеллути было решено, что Галилею следует отправить свой ответ Чезарини. Помимо того, что друзья Галилея не хотели дальше мутить воду, они рассудили, что не следует ему отвечать непосредственно Грасси, поскольку последний предпочел укрыться за спиной вымышленного ученика Сарсио.
Вирджинио Чезарини был идеальным выбором для адресата рукописи Галилея как истинно верующий человек (позднее он стал камерарием двух римских пап), а также просвещенным интеллектуалом и поэтом, служившим информационным посредником между учеными, работавшими в разных городах. Его непредвзятость и интеллект были идеально продемонстрированы в письме к Галилею от 1618 г., в котором он призвал мастера разработать и распространить новую логику “на основе натурных экспериментов и математических доказательств”, поскольку был убежден, что такая “более надежная логика… сразу же откроет ум для осознания истины и заткнет рты некоторым тщеславным и упрямым философам, чья наука носит характер мнения, хуже того, не их собственного, а других людей”.