Ашраф проснулся, услышав крик ребенка, и взял его на руки.
Пару часов назад ему удалось успокоить Оливера, укачивая и втирая в десны специальный гель. Но сейчас это, похоже, не помогало. Однако он продолжал мерить шагами комнату, укачивая и бормоча что-то ритмично-успокаивающее. Ему хотелось дать Тори выспаться. Следы усталости под ее глазами заставляли его чувствовать себя непрошеным гостем, неожиданно вторгшимся в ее жизнь.
Тори открыла дверь и застыла на месте. Услышав крик Оливера, она автоматически откинула одеяло и вылезла из постели. Теперь она уже полностью проснулась и не могла поверить своим глазам.
Аш… Ашраф… казалось, заполнял собою всю комнату. Высокий, атлетически сложенный и почти полностью обнаженный. Широкие плечи и спина — симфония мускулов под загорелой кожей.
Его голос звучал мягким гулом, когда он тихо напевал колыбельную на своем языке. Однако на Оливера, который продолжал беспокоиться, похоже, это не действовало. Но зато подействовало на нее. Тори покачнулась и потянулась к ручке, чтобы опереться.
Она позволила себе представить, как это могло быть, если бы они были настоящей семьей — не из практических соображений, как предлагал Ашраф, а если бы они любили друг друга…
Нет, она не собиралась никуда ехать. Она уже полгода была одинокой матерью и знала, что сможет справиться. Мечты были прекрасны, но не стоило их смешивать с реальностью.
— Я думаю, тебе лучше отдать его мне.
Ашраф повернулся и через два длинных шага оказался рядом.
— С тобой все в порядке? — Свободной рукой он подхватил ее под локоть. — Ты едва держишься на ногах.
Она тряхнула головой, отбросив с лица волосы, и выпрямилась.
— Все нормально. — Как может быть нормально, если вашу жизнь потряс внезапный сейсмический толчок.
Словно с огромного расстояния она вдруг увидела свои разрушенные планы. Какое будущее ни ожидало бы ее, оно уже не могло быть таким, каким она его представляла.
Ашраф подвел ее к креслу-качалке. Когда он наклонился, чтобы передать ей Оливера, ее окутал теплый, пробуждающий воспоминания аромат пряной корицы и мужской кожи. Ее соски затвердели. И это была не только реакция на голодный крик Оливера, но и желание. Пульсирующее во всем теле желание.
Она поежилась и крепче прижала к себе ребенка.
— Тебе холодно?
Она говорила себе, что то, что произошло тогда в Зе-Альде, случилось потому, что они были в смертельной опасности. Что их подгонял древний инстинкт — сохранить себя в другом поколении. Какая же отговорка могла быть сейчас?
— Нет, не холодно, — сказала она. — Просто усталость.
— Я принесу тебе чего-нибудь горячего.
Ашраф постарался подольше пробыть на кухне, чтобы успеть перестроиться.
Когда он увидел Тори, стоящую в дверях, она показалась ему такой прекрасной и беззащитной. Желание обладать и позаботиться о ней разрывало его на части.
Ашраф взял чайник и наполнил его водой. Целью скандального поведения в прошлом было желание позлить отца. Он привык к холеным женщинам. К шелку и кружевам. Или к полной обнаженности. Но не к ночнушкам из хлопка с наивными цветочками.
Ашраф тряхнул головой и выпрямился. Ничего в этой поездке не было так, как он запланировал. Но он знал, что способен к адаптации и не уедет отсюда без сына. И без Тори.
* * *
Тори уже закончила кормить Оливера, но Ашрафа все не было. Уж не передумал ли он остаться здесь на всю ночь? Такая вероятность неожиданно ее расстроила. Но исчезнуть вот так, не сказав ни слова, было не в его стиле.
— Не стоит ли нам поменяться?
Звук его голоса заставил ее обернуться.
Он даже не захотел одеться. Ее кожу пощипывало от жара, когда она пыталась удержать взгляд на чашке в его руке и не дать ему опуститься ниже.
Она не была очень стеснительной и до сегодняшнего дня редко краснела. У нее была возможность научиться держать лицо, сопровождая отца на всевозможных мероприятиях. К тому же в среде геологов, как и во многих профессиях, связанных с выездом в поле, по-прежнему преобладали мужчины. В результате она привыкла скрывать все, что могло быть расценено как женская слабость.
Ашраф поставил чашку на комод и протянул руки, чтобы взять Оливера.
— Он почти заснул.
— Хорошо. Я немного его подержу, а потом положу в кроватку.
Принимая Оливера, руки Ашрафа скользнули по ее коже, и она вдруг остро почувствовала, что под ночнушкой у нее ничего нет.
Не то чтобы Ашраф это заметил. Все его внимание было сосредоточено на ребенке.
Что-то сжалось в ее груди, и она отвернулась. Потом взяла чашку и сделала глоток.
— Какое чудо!
— Только не надо так удивляться. Даже короли могут вскипятить воду.
Ей нравились дразнящие нотки в его голосе. — Я думала, что это будет чай.
— Я не знал, как ты любишь его заваривать, и не хотел тебя беспокоить, поэтому приготовил то, что люблю сам.
— Лимон, мед и… — она сделала еще глоток, — свежий имбирь? — Так просто и так вкусно!
Он кивнул, не отрывая взгляда от сына.
Тори со вздохом вернулась к реальности.
— Я подумала…
— Да?
Он поднял голову и устремил на нее взгляд своих черных глаз. Не имело значения, что Ашраф был почти голый и держал ее спящего ребенка. Он выглядел таким же сильным и властным, как любой суверенный владыка в полных регалиях.
По ее спине пробежал холодок, но она выдержала его взгляд.
— Я не могу выйти за тебя замуж. — Она увидела, как уголки его губ дрогнули, словно желая удержать гневное слово. — Но я понимаю твое желание и твое право принимать участие в жизни Оливера. — Ее сердце забилось быстрее, когда она заставила себя продолжить: — Но я не уверена, что это так уж здорово — стать наследным принцем Зе-Альде.
Ашраф нахмурился.
— Ты думаешь, что в моей стране небезопасно? Это можно понять, учитывая, что случилось с тобой. Но поверь, сейчас все изменилось.
— Отчасти из-за этого. Но не только.
Ее приводило в ужас, что ее бесценному Оливеру будет уготовлена такая роль без всякой возможности выбора. Она провела полжизни в качестве удобного дополнения к карьере ее отца, а когда выросла, то возненавидела это. Она поняла, что в политике скорее преследуются личные интересы, чем интересы общества.
— Я хочу, чтобы у Оливера было нормальное детство. — А не на поводке у амбициозных родителей, таскающих свое чадо по разным мероприятиям, чтобы заполучить голоса группы избирателей, у которых в приоритете семейные ценности.
— У Оливера оно будет. Даю слово.