Камеру снова перевели на ведущую.
– Да… Если в исчезновении мужа этой женщины повинно зеркало Дракулы, то там, куда он попал, мобильники точно не работают.
Дальше ведущая довольно долго разглагольствовала по поводу таинственных исчезновений, приплела зачем-то Бермудский треугольник, но все это были общие слова, и Надежда спохватилась, что опаздывает на экскурсию. Нужно ведь еще одеться так, чтобы ее не узнал экскурсовод, а то еще насторожится.
Однако что это было? В этой передаче? Зачем ее тезка притворяется перед зрителями, будто муж исчез в зеркале? Не может же она и вправду верить в такое?
Ее муж дал Надежде точные инструкции, из чего было ясно, что кое в чем она была в курсе. И на экскурсию они потащились не просто так, а по делу. То есть тезка точно знала, что никакое зеркало – хоть графа Дракулы, хоть герцога Синей Бороды, хоть маркиза Карабаса – в исчезновении ее мужа участия не принимало. Чушь все это, сказочки для легковерных. Работали они в паре, не зря он ей телефон оставил. Для подстраховки.
Правда, Надежда им всю малину испортила, сама того не желая. А с другой стороны, сами виноваты. Вот не рычал бы на нее этот похищенный, а жена не хамила бы, объяснила бы по-хорошему – мол, извините, ошибка вышла, мы не те, кто вам нужен, – так Надежда повела бы себя по-другому и не стала бы прятаться на кладбище.
Ладно, допустим, что мужчина нервничал, оттого и злился. Но с какого перепуга его жена согласилась, чтобы ее по телевизору показали? Да еще в такой сомнительной передаче… Нет, что-то здесь было не так.
– Мы будем держать вас в курсе событий! – закончила ведущая. – До новых встреч в эфире. Вела репортаж Алла Дрожкина.
Надежда выяснила в газете, что передача называлась «Неизведанное рядом», и бросилась собираться. На все про все у нее оставалось не больше двадцати минут. Она надела старые джинсы и ветровку, а также кроссовки, в которых ездила на дачу. На голову водрузила кепку, глаза подвела так, чтобы они казались круглыми, и прихватила простую матерчатую торбу через плечо.
Вчера на экскурсию явилась приличная дама в отлично сидящем брючном костюме, с новой сумкой дорогой итальянской фирмы, сегодня же экскурсовод увидит перед собой весьма скромную, невзрачную личность, которая духовным интересам придает больше значения, чем собственной внешности. Мужчины вообще очень невнимательны, поэтому можно было не бояться, что экскурсовод ее узнает.
Глеб прошел знакомым коридором, свернул, поднялся по резной скрипучей лесенке. Навстречу попался старый отцовский лакей Тихон с пустым подносом в руках, поклонился.
– Что папенька? Не в духе?
– Как обычно-с…
Глеб толкнул дверь и вошел в отцовский кабинет.
Здесь было полутемно и пахло как в церкви. Горели только настольная лампа под зеленым абажуром да лампадка из красного стекла под киотом с иконами.
Отец сидел за большим массивным столом красного дерева, перед ним лежала стопка бумаг и стояла большая чашка кофею.
– Здравствуйте, папенька! – Глеб подошел, взглянул почтительно.
– Здравствуй, сын! – Отец привстал и оглядел его с легким неодобрением. – Что это на тебе? Брюки, что ли, длинны? Подвернул?
– Папенька, так сейчас носят. Английский король ввел такую моду.
– Ах, ну коли английский, так и тебе непременно надо! Ты лучше скажи, чему научился в Венеции?
– Ну, папенька, много чему, сразу и не расскажешь. Я ведь только с дороги, зашел вам почтение выказать.
– Выказал! – усмехнулся отец. – Вижу, кое-чему научился. В комнату зашел – на иконы не перекрестился! Я тебя куда посылал?
– В Венецию, папенька…
– Не в Венецию, а на остров Мурано, чтобы в тамошних мастерских побывал, поучился у лучших мастеров стекольного дела!
– Я и учился…
– Знаю я, чему ты учился и где! В казино возле Риальто учился играть и отыгрываться!
– Кто вам сказал, папенька?
– Нашлись добрые люди!
– Это клевета, папенька! Я в эти казино и дороги-то не знаю. Ну, может, разик только завернул – так, из любопытства…
– Знаю я это любопытство! Твой дед, мой отец, крепостным был у графов Шереметевых, выкупил себя и все свое семейство, перебрался в Питер, купил здесь дом, открыл зеркальную мастерскую… поначалу у него пять человек работало, а сейчас у нас сколько! Знаешь?
«Ну вот, пошло-поехало! – Глеб мысленно возвел очи горе. – Сколько раз уже это слушал!»
– Шестьсот человек! – грохотал отец. – И все сыты и одеты, и ни одного среди них пьяницы! А дом этот – не дом, а самый настоящий дворец! Ничуть не уступает дворцу самих Шереметевых!
– Папенька, неужто я не понимаю?
– Конечно, не понимаешь! Думаешь, деньги нам с неба падают? Чтобы деньги иметь, трудиться надо!
– Я понимаю…
– Ничего ты не понимаешь! Я тебя делу послал учиться, а ты чему учился?
– Я учился… я все мастерские на Мурано обошел… А какое зеркало привез – залюбуетесь!
– Зеркало? – Николай Прохорович поднялся, глаза его заблестели. – Ну-ка, покажи, какое зеркало!
Глеб перевел дыхание, мысленно перекрестился: кажется, гроза миновала. Вовремя он про зеркало ввернул, вовремя вспомнил папенькину страсть…
– Кликните Тихона, чтобы послал за ним…
Через четверть часа двое крепких подмастерьев бережно внесли в кабинет хозяина нечто, завернутое в серую холстину, прислонили к стене, встали в сторонке. Николай Прохорович вышел из-за стола, подошел поближе.
Глеб мысленно сосчитал до трех и эффектным, театральным жестом сдернул холстину.
Перед старшим Клюквиным было овальное зеркало в массивной раме черного дерева – черные ветки сплетались, как живые, на них расцветали черные цветы, а черные птицы, казалось, вот-вот защебечут, запоют неземными голосами.
Само же зеркало было необыкновенной чистоты и прозрачности, только не светилось тем удивительным внутренним светом, как прочие венецианские зеркала. Казалось, что там, внутри зеркала, наступали жемчужные весенние сумерки.
Правда, собственное отражение в нем Николаю Прохоровичу не понравилось. Он казался старше, а главное – был как-то самому себе неприятен. Словно сквозь широкое и властное лицо купца первой гильдии, набожного, честного и ответственного члена общества, проглядывало совсем чужое лицо – недоброе и угрожающее… как будто на уме у того, кто отражался в этом зеркале, было что-то скверное, что-то такое, о чем и подумать-то страшно…
Николай Прохорович вздохнул и отбросил странные мысли. Как ни гляди – прекрасное зеркало. Недаром во всем мире ценится венецианская работа.
– Хорошее зеркало… – протянул он наконец. – Велю его здесь повесить, в своем кабинете.