Ему было три года, припомнила Колли. Он прожил с этим всю свою жизнь.
— А я нет.
— А ты нет. Это разрушило брак моих родителей. В каком-то смысле это разрушило их самих. Мама построила себе новую жизнь, но построила ее на обломках прежней. Я не хочу, чтобы ее жизнь снова рухнула.
Колли горестно кивала головой. И все-таки это была не ее боль, не ее муки.
— Я не хочу причинять ей боль. Я не могу питать к ней те же чувства, что и ты, но и делать ей больно тоже не хочу. Она хочет вернуть свою дочь, но это невозможно ни при каких условиях. Я могу лишь подтвердить, что я жива и здорова, могу лишь надеяться, что это ее утешит. Мне выпала хорошая жизнь с хорошими людьми.
— Которые украли тебя у нас.
Ее руки сами собой стиснулись в кулаки.
— Ничего подобного. Они ничего не знали. Они порядочные, совестливые люди. Правда стала для них страшным ударом.
— Ты их знаешь. Я — нет.
— Вот именно, — кивнула Колли.
Дуглас понял, что она имеет в виду. Они не были знакомы семьями. Они не были знакомы друг с другом. Но они подошли к такому рубежу, когда — хотели они того или нет — им предстояло узнать друг друга.
— Как насчет тебя? Что ты обо всем об этом думаешь?
— Я… мне страшно, — призналась Колли. — Мои отношения с родителями уже изменились. Мы стали осторожничать друг с другом. Раньше этого не было. Не знаю, сколько нужно времени, чтобы вернуть себе хоть какой-то покой, но точно знаю, что наши отношения уже никогда не будут прежними. Меня это убивает. И мне жаль твою мать, — добавила она после минутного молчания, — ведь она ни в чем не виновата. Она этого не заслужила. И твой отец. И ты.
— И ты. — Дуглас вынужден был признать, что, злясь на нее, он пытался похоронить свое собственное чувство вины. — Я помню, как мы стояли с мамой в очереди в торговом центре Хагерстауна, чтобы посмотреть на Санта-Клауса. Помню музыку, голоса, большого толстого снеговика… он был довольно страшный. Ты спала в коляске. — Он отхлебнул еще пива. — На тебе было красное платьице… бархатное. Я тогда не знал, что такое бархат. А вот здесь, — Даг провел рукой по своей груди, — были белые кружева. Мама сняла с тебя чепчик: там было жарко, и ты капризничала. Волосики у тебя были как утиный пух. Такие мягонькие, светленькие. Вообще-то, честно говоря, ты была лысая.
Колли наконец ощутила какую-то связь с тем маленьким мальчиком и улыбнулась ему, проведя рукой по своей спутанной гриве.
— Ну, это я восполнила.
— Да уж. — Он улыбнулся ей в ответ. — Мне ужасно хотелось увидеть Санту. Ни за что на свете я не ушел бы из этой очереди, хотя мне до смерти надо было в туалет. А потом мне стало страшно. Такие жуткие гномы выглядывали со всех сторон.
— И почему взрослые не понимают, что гномы пугают детей?
— Тут подошла моя очередь, и мама велела мне сесть к Санте на колени. У нее глаза были на мокром месте. Я тогда не понимал, что она расчувствовалась. Я подумал, случилось что-то плохое. Я окаменел. Этот Санта в торговом центре… Он был не похож на картинку в книжке. Он был слишком большой. Когда он взял меня на руки, я психанул. Заорал, начал брыкаться, упал и расшиб нос. Кровь пошла. Мама взяла меня на руки, стала укачивать, и я понял, что все будет хорошо. Мама не даст меня в обиду. И тут она закричала, я посмотрел вниз — на коляску. Тебя там не было. Ты исчезла. — Он отхлебнул большой глоток из бутылки. — У меня все стоит перед глазами, как будто это было вчера.
«Трехлетний малыш, — подумала она. — Перепуганный, травмированный… И мучается до сих пор. Чувствует себя виноватым».
И она повела себя с ним так, как если бы речь шла о ней самой. Она отпила пива и откинулась спиной к стене.
— Ну и как? Ты до сих пор боишься бородатых толстяков в красном костюме?
Дуглас рассмеялся. И плечи у него расслабились.
— О да.
Было уже глубоко за полночь, когда Долан подошел к опушке и взглянул на площадку, которую сам еще совсем недавно разметил под строительство домов. «Ваш дом на ручье Антитам». Его вклад в развитие родного города. Хорошие, добротные дома по доступной цене. Дома для молодых семей, мечтающих о сельском воздухе и городских удобствах. Тихое, живописное местечко… и всего четверть часа езды до федеральной автострады.
Он заплатил хорошие деньги за эту землю. Теперь проценты по займу съедят всю годовую прибыль, если он не вернется к строительству и не успеет сдать объект в срок. Он потеряет уже подписанные контракты, если простой затянется больше чем на два месяца.
Это несправедливо, думал он. Какое право имеют эти люди, которых вообще никто сюда не звал, указывать ему, как управлять фирмой «Долан и сын»? Историческое и Природоохранное общества уже заставили его потерять кучу времени и денег. Но он играл по правилам, платил адвокатам, выступал на городских собраниях, давал интервью. Все по уставу. Что ж, пришла пора закрыть устав.
Откуда ему знать: может, эта Лана Кэмпбелл и ее психованные экологи, любители зеленых насаждений, черт бы их побрал, нарочно заварили всю эту кашу, чтобы заставить его продать им участок себе в убыток? Может, вся эта банда хиппи — ученые, мать их! — с ней в сговоре? Нарыли кучку костей и подняли хай до небес. На кой хрен сдались людям эти кости? Людям нужны дома. И он построит им дома.
Вот поглядим, что запоют репортеры, когда узнают, что это за кости. Оленьи, свиные, говяжьи косточки. В гараже у него стоял морозильник, и он всегда держал там добрый запасец для своих собак.
Долан бросил довольный взгляд на большой и плотный мешок для строительного мусора, который приволок на себе от машины, оставленной в четверти мили от площадки. Сейчас, сейчас он преподаст урок этой сучке Данбрук.
Явилась к нему на стройку, наорала на него прямо на глазах у людей. Натравила на него шерифа. Вот змея! Во второй раз его унизила. Ему учинили допрос, как преступнику. Он порядочный гражданин, столп общества, черт бы его побрал, а не мальчишка-сопляк с банкой краски. Нет, это ей так с рук не сойдет. Она хочет обвинить его в вандализме? Прекрасно! Он облегчит ей задачу. Они хотят играть в грязные игры? Он им покажет, как играть в грязные игры. Они побегут, поджав хвосты, и весь город будет смеяться им вслед. А он вернется к строительству.
Людям надо жить сейчас, твердил он, вскинув мешок на плечо. Им надо растить детей, платить по счетам, вешать занавески, сажать цветочки в садике. И, видит бог, им нужны дома, чтобы жить. Сегодня. И плевать им на то, как жили какие-то первобытные обезьяны шесть тысяч лет назад. На него работают люди, они зависят от него. Им надо семьи кормить. Он делает это ради них, уверял себя Долан, выходя из-за деревьев.
На другом конце поля маячил трейлер. Долан знал, что какой-то хрен моржовый сидит там внутри, но свет был погашен. Дури небось накурился да и дрыхнет.
— Ну и черт с ним, — пробормотал Долан и посветил карманным фонариком себе под ноги.