Вошла в пустую квартиру. Села у окна. Закурила. Смотрела, как солнце бледнеет и блекнет. Ломала голову, как оправдаться. Понимала, что все равно не получится. Вздохнула. Открыла нечитанный еще любовный роман – приберегала до отпуска. Читала о красивых, благородных людях и горько страдала, что в реальной жизни – сплошная несправедливость. Уснула на рассвете, проспала до обеда – на работу, к счастью, сегодня не надо.
Федя так и не появился. Но ближе к вечеру в дверь позвонили. Один раз. Тактично. Разве полицейские не трезвонят громко и требовательно?
Она отперла.
На пороге пожилой грузный человек. Один. Одет удивительно: шейные платки и запонки. Будто герой романа любовного. Но глаза нехорошие – цепкие, проницательные. На его удостоверение Аленушка взглянула мельком. И сразу втянула голову в плечи.
Но про себя решила: отпираться будет до последнего.
Первым делом толстяк ей предъявил то, чего и боялась, – распечатанный акт на двух страницах. Тот самый злосчастный акт об установлении смерти пациентки Сизовой.
Голос гремит, вибрирует:
– Алена Аркадьевна, потрудитесь перечислить, кто – поименно – присутствовал на комиссии?
Она посмотрела затравленно:
– Там внизу подписи. – Голос сел. – С расшифровкой.
– Что-то неладно у вас с расшифровкой, – усмехнулся гость. – Хорошо. Давайте разбираться последовательно. Врач-невролог Кокшенов Ф. М. Это Федор. Ваш муж. Возражений нет? Отлично. Едем дальше. Врач-специалист Эдвард Джеймс Томсон, – произнес со значением. – Ваш любовник.
Она дернулась, словно от пощечины.
Толстяк удовлетворенно кивнул. Неторопливо продолжил:
– И анестезиолог-реаниматолог Желяев И. Г. Что вы можете сказать по этому поводу? Он осматривал пациентку?
– Ну… да, конечно. Игорь Георгиевич тоже был.
– Да неужели? А все прочие утверждают: Желяев в день комиссии, двадцать шестого июля, на работе отсутствовал. Хотя официально отгула не брал. У меня есть показания охранников: не было его в больнице. Вообще. Есть также информация, почему на службу не пришел. Игорь Георгиевич – человек пьющий и частенько уходит в загулы. А вы его покрываете.
Она опустила голову. Толстяк прогрохотал:
– Кто подделал его подпись? Вы?
Алена Аркадьевна молчала. Как легко конструкция рухнула.
– Главный врач уже сознался: он на комиссию вообще не ходил. Доверил вам. И документ подписал задним числом. Да, халатность. Но преступление – именно вы творили. Кто – поименно – присутствовал во время освидетельствования?
И еще громче:
– Кто присутствовал, когда вы отключали Сизову от аппаратов?
Она опустила голову еще ниже.
– Можете не отвечать, – усмехнулся гость. – Я знаю, что только вы и ваш супруг. Никакую энцефалограмму не снимали, инструментальных исследований не проводили. И аппараты отключать не собирались.
Он рявкнул:
– Где она?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Алена Аркадьевна, я догадываюсь, что вы хотели пациентке только добра. И придумали неплохой план. Но знаете присказку? Знает один – знает один. Знают два – знают двадцать два. А у вас слишком много народу было вовлечено. Да и как скрыть, что из морга исчезло невостребованное тело? А тот факт, что накануне похорон Сизовой в морг приезжал профессиональный гример: работал с лицом скончавшейся от алкогольной интоксикации дамы без определенного места жительства? Вы свою спецоперацию ночью проводили, но дежурный санитар патологоанатомического отделения, конечно, в курсе. Да и провожающие приметили: покойница крайне отдаленно напоминала Женю Сизову. Вы, конечно, ускорили отпевание, поспешили заколотить гроб, но это не помогло.
Аленушка собрала все силы, выпалила:
– Какую-то ерунду вы говорите.
Он сказал жалостливо:
– Ну, не усугубляйте вы свою участь. Мы ведь эксгумацию проведем.
И тогда она не выдержала – разрыдалась.
* * *
Авантюра обошлась Денису в сумасшедшую сумму, но он не жалел ни капли.
Самое малое, что мог для Женьки сделать.
О беде с бывшей подругой узнал случайно и только через две недели после того, как все случилось. Сразу примчался в больницу, прорвался сквозь охрану, одарил дежурную медсестру крупной купюрой, проник в реанимацию.
Толстуха в белом халате подвела к койке, показала на опутанное проводами и трубками тело. Лицо исхудавшее, почти незнакомое. Он схватил безжизненную Женькину ладошку. Прошептал:
– Жека! Я вернулся!
А она лежит бледная, безучастная.
Медсестра стояла рядом, глядела жалостливо.
Он обернулся к женщине:
– У нее есть шансы?
Та понурилась:
– Молитесь.
– А если ближе к делу?
– Что остается, если кома? – развела она руками.
Но Денис и перед смертью никогда не сдавался, а тут всего-то без сознания человек. И пусть когда-то с Женькой договорились, что расстаются навсегда, в нынешней ситуации бросить подругу он не мог.
На местных докторов – понял очень скоро – надежды никакой. Женю здесь давно списали со счетов, а ее супруг (гаденыш!) спасти супругу даже не пытался.
Тогда Денис получил от сердобольной медсестры по имени Алена подробную выписку о Женькином состоянии и начал искать, кто возьмется за безнадежную пациентку. В столице наверняка должны найтись и новаторские методики и талантливые доктора, кто осмелится победить смерть.
Но врачи (хоть матерые-опытные, хоть молодые-амбициозные) только разводили руками. Слишком обширные поражения, состояние близко к вегетативному, шансов нет. В России человеческая жизнь всегда недорого стоила.
Денис оплатил срочный перевод медицинских документов на английский и принялся искать за границей. Почти сразу вышел на фонд: и транспортировку брались организовать, и прогнозы давали оптимистичные. Вел переговоры, торговался. А когда сошлись на цене (в долларах, с пятью нулями), главарь фонда не смог скрыть торжествующего взгляда. Денис сразу насторожился. Платить не стал и уже к вечеру выяснил: ребятки – банальные аферисты.
Опять тупик. В растрепанных чувствах поехал к Женьке. Пусть врачи уверяли, что душа подруги в иных мирах пребывает, сам считал: она его слышит.
Сел у кровати, повинился:
– Не могу пока помочь. Но выход найду. Жди. Сама помнишь: мы с тобой всегда находили варианты.
И привычно пошел к толстой медсестре. В каждый свой визит подкидывал ей деньжат.
Аленушка Денису симпатизировала. Дама вечно сидела с женскими романчиками, и он со своей спортивной фигурой и породистым лицом, несомненно, подпадал под образ прекрасного принца. А его любовь к «спящей красавице» довершала сентиментальную картину.