– Я вижу, что вы – преданная и любящая жена, – негромко произнес я. – Николас, не надо записывать этот разговор о лжесвидетельстве.
– Лжесвидетельство? Да я и слова такого не слышал! – улыбнулся Овертон, и губы Изабеллы тронула слабая ответная улыбка.
– Как вы полагаете, где ваш муж провел эти два часа? – спросил я.
– В своем кабинете, где же еще, – пристально взглянув на меня, отчеканила она.
– Вы готовы на суде дать показания в защиту своего мужа?
– Разумеется. Я заявлю во всеуслышание, что Джон – лучший из мужей. И что он не мог убить Эдит. Я в это никогда не поверю.
– Еще один, последний вопрос. У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог ее убить?
Изабелла вздохнула:
– Поверьте, я ломаю голову над этим вопросом дни и ночи напролет, но не нахожу ответа. Леонард Вайтерингтон хочет заполучить часть наших земель. Но вряд ли это достаточно веский повод для того, чтобы совершить убийство.
– А близнецы?
– Нет, вряд ли. При всей своей испорченности и жестокости они любили мать.
– Мне не показалось, что они хоть сколько-нибудь опечалены ее смертью, – заметил я.
– Они никогда не станут выказывать своей печали, – возразила Изабелла. – Эти молодчики из тех, кто считает скорбь проявлением слабости.
– Ясно, – кивнул я и добавил с улыбкой: – На прощание позвольте дать вам небольшой совет, миссис Болейн. Откровенность и прямота, с которой вы отвечали на мои вопросы, достойны всяческого восхищения. Но на суде вам следует держаться… как бы это лучше выразиться… несколько более робко, застенчиво, даже слегка приниженно. И не бойтесь дать волю слезам. Женские слезы обычно трогают сердца судей.
– Вы считаете меня излишне самоуверенной? Поверьте, за эти девять лет мне пришлось научиться ставить на место людей, выражающих мне свое презрение.
– Я все понимаю, миссис Болейн. Но суд – это совершенно особый случай. Вы должны думать о том, как произвести наиболее выгодное впечатление.
– Хорошо, я попытаюсь последовать вашему совету. Что касается слез, то за ними дело не станет. Стоит мне подумать об участи, которая ожидает моего мужа, если его признают виновным, и слезы текут сами собой. – Изабелла потупилась, но через мгновение вновь вскинула голову. – Прошу вас, найдите убийцу. Ради спасения Джона и в память о несчастной Эдит.
Глава 16
Я сообщил Изабелле, что намерен осмотреть место преступления, и попросил послать с нами Чаури в качестве провожатого. Она с готовностью согласилась и отправилась на поиски управляющего. Мы с Николасом вернулись в гостиную, где Барак и Тоби коротали время за дружеской болтовней.
– Этой женщине не занимать смелости и силы духа, – сообщил я. – И несомненно, она всей душой предана своему мужу.
– По моему мнению, излишняя смелость идет ей во вред, – заметил Тоби. – По слухам, разбираясь с жалобами арендаторов, она не чуждается самых резких выражений. Суд может счесть ее слишком дерзкой.
– Я уже дал ей совет держаться поскромнее. Но несомненно, Изабелла не из тех, кто способен надругаться над мертвым телом. Хотя веский мотив для убийства у нее, вне всякого сомнения, имелся.
– А вы заметили, какой страстный взгляд метнул на хозяйку Чаури? – осведомился Николас.
– Я горбат, но не слеп. Но у меня создалось впечатление, что сама она к нему совершенно равнодушна.
– Если Болейна повесят, у Чаури появится шанс жениться на Изабелле. Так что, вполне возможно, у него тоже имелся повод прикончить Эдит, – предположил Николас.
Я испустил сокрушенный вздох. Наш визит в Бриквелл порождал лишь новые вопросы, не давая никаких ответов. Наконец появился Чаури. Мы попросили его отвести нас к ручью, у которого была убита Эдит; ручей этот, насколько я помнил, представлял собой естественную границу между владениями Болейна и Вайтерингтона.
Чаури прихватил с собой три пары ботинок на толстой подошве.
– Там жуткая грязь, – сообщил он.
Я взглянул на ботинки. Все три пары – тяжелые, большого размера.
– Это ботинки мастера Болейна и его сыновей, – пояснил управляющий. – Ту пару, что нашли в конюшне, забрали в качестве улики.
Мы поблагодарили его, переобулись и вслед за нашим провожатым вышли из дома.
Довольно долго мы шли по тропе, тянувшейся меж вспаханных полей.
– Миссис Болейн очень предана своему мужу, – заметил я, обращаясь к Чаури.
– Она прекрасная женщина и прекрасная хозяйка! – с пылом ответил он.
– Вы верите в невиновность мастера Болейна?
– Верю. Я служил у него последние пять лет. Несмотря на свою привычку выходить из себя по пустякам, он хороший человек. Думаю, все, чего он хочет, – спокойно жить в своем поместье.
– Кстати, а где живете вы? В том же самом доме, что и хозяева?
– Нет. У меня собственный небольшой домик неподалеку.
– О, замечательно! – воскликнул я непринужденно. – Полагаю, дом достаточно просторный, чтобы хватало места жене и детям?
– Я пока не женат.
– В вечер убийства вы слышали какие-нибудь подозрительные звуки?
– Я не слышал ровным счетом ничего! – отрезал Чаури и поджал губы. – Если вы хотите узнать, имеется ли у меня алиби, сразу говорю – нет!
Поля, расстилавшиеся по обеим сторонам дороги, были разделены на узкие полосы; нам встретился лишь один участок довольно значительного размера, примерно в несколько акров. На краю этого участка стоял небольшой каменный дом.
– Это земли йомена
[6] Чарлесвотра, – сообщил Чаури. – Он прикупил к своему наделу еще несколько полос. Один из разбогатевших фермеров, желающих выбиться в люди. Он даже готов платить за обучение своих детей в школе, – добавил управляющий, и в голосе его послышались нотки осуждения.
– Мой отец тоже был йоменом, – сообщил я. – И на мое счастье, он тоже выбился в люди и послал меня в школу.
Чаури слегка смутился; Барак и Тоби перемигнулись. Я заметил, что люди, работавшие в полях, завидев нас, разгибали спину и, опираясь на свои мотыги, провожали чужаков удивленными взглядами.
– Пялятся как на диковинку, недоумки, – недовольно проворчал Чаури. – Ничего, там, куда мы идем, никаких любопытных глаз не будет.
Мы прошли еще немного, и поля сменились общинными пастбищами, обнесенными плетеными оградами. В основном там паслись волы и коровы, овец было совсем немного. Справа за пастбищами виднелся пруд, за которым темнел лес; слева тянулась болотистая местность, поросшая тростником и редкими деревьями. Солнце припекало вовсю; день выдался еще более жаркий, чем вчера.